"Извек" - читать интересную книгу автора (Аладырев Святослав)

Глава 3

…Вспоминая двоих неразлучных друзей, Извек улыбнулся. С тех пор, как они появились в дружине, ни одна гулянка не обходилась без едких шуток невозмутимого Эрзи и неправдоподобных историй весёлого Мокши. И вот теперь, до самой весны, он не увидит их лиц, не услышит весёлого хохота. Хотя, с другой стороны, в долгой отлучке можно отдохнуть от вечных козней княжьих псов, невзлюбивших Извека с первых дней его службы. И ладно бы один Путята с Черняхом, так с недавних пор появились в окружении князя и заморские гости. Первым делом разнюхивали, кто есть кто, потом сбивались в кучку вокруг Владимира и, определив, кто им неудобен, всячески гнобили, медленно, настойчиво, изощрённо. Красно Солнышко же смотрел на всё сквозь пальцы. К чему гонять псов, пока они хозяину руки лижут, да за лакомый кусок готовы любого порвать.

От созерцания дел таких, тоскливо становилось на душе честных ратников. Чуяли сердцем, что быть худу великому, да не ведали как обойти. От того и жил Сотник как накатит. Надо уезжать — уезжал с радостью, отдыхал от княжьих пиров, с косыми взглядами и кознями. А приезжал с ещё большей радостью, соскучившись по весёлым друзьям…

С мыслями о Киеве и доехал Извек до Вертеня — селища, прилепившегося к краю дубравы на берегу небольшой речушки. Переговорив со старейшинами, определился с постоем и прокормом. Зашёл к кузнецу, условился, чтобы тот сработал всё необходимое для вооружения учеников. За седьмицу нашёл способное для засечных дел место, обустроил, нагородил пугал—истуканов, целей для стрел и сулиц,[12] заготовил жердей для копий, да навешал к деревьям колод—маятников. Ещё седьмицу приглядывал молодцов покрепче, порезвей, да посмекалистей и, как только отшумели урожайные гульбища, взялся за дело.

Потекли долгие дни, заполненные бесконечными уроками ратоборческих премудростей и хитростей кулачного боя. После первого снега сменили колоды, истончившиеся и расщеплённые неумелыми ударами топоров и копий. А когда приблизился Карачун,[13] обветшала и размочалилась третья смена пугал—истуканов. Настала пора, когда у парней проходит любопытство к новому делу и первые навыки требуют отточки монотонными тяжёлыми занятиями.

Дни проходили споро, да не спешили ночи. Непроглядная темень как мешком накрывала Вертень, трещала мёрзлыми древами, завывала вьюгами и засыпала двери по самую крышу. Долгими ночами Сотник возвращался в родные места, видел во сне крыши Киева, смеялся вместе с Эрзёй и Мокшей, брёл по берегу Днепра со счастливыми Ясной и Рагдаем. Казалось, что скверный сон наконец кончился, но всякий раз просыпался с безысходной тоской в сердце. Бездумно лежал таращась в темноту, пока сизый рассвет не пробирался в избу, высвечивая закопчённую солому кровли.

Однако, время занятое натаскиванием Вертеньских молодцев незаметно шло и, в конце концов, перевалило середину зимы. На Масленицу воспитанники уже довольно лихо покувыркали зрелых мужей, слывших завзятыми кулачными бойцами, а возникшие было обиды были быстро залиты медовухой. В самом конце, на потеху собравшихся, Сотник выпустил нескольких учеников в шеломах, толстых тулупах, со щитами и деревянными мечами. Народ восторженно улюлюкал, глядя как румяные парни показывают воинский навык. На бойцов уже смотрели с уважением. Пацаны помельче сгорали от зависти и, наломав прутьев, норовили повторить увиденное. Девки украдкой засматривались на Извека, но дружинник по простоте душевной не замечал их внимания. Самим же красавицам, гоношиться с гостем покон не велел.

Дни становились длинней, мало-помалу урезая морозные вьюжные ночи. Извек уже присмотрел полдюжины ловких ребят, которых повезёт в Киев. К тому времени как дороги освободятся от снега, каждый будет стоить трёх-четырёх земляков обучавшихся вместе с ними. Предстояло раздать их семьям по горсти гривен, как первое жалование сыновей. Это хоть как-то утешит горечь расставания и смягчит потерю пары рабочих рук.

После Масленицы время пробежало, как весенний ручеёк и скоро, по зеленеющей траве, Сотник с молодыми дружинниками направились в Киев. Уже за день до места, Извек ловил носом запахи знакомых земель, жадно всматривался вдаль, где вот-вот должны были показаться родные холмы. Истосковавшись за полгода, Сотник едва держался, чтобы не пустить Ворона вскачь. Однако, дороги ещё не просохли и приходилось из осторожности держать лёгкую рысь.

Подъезжая к берегу Днепра, издали заметил над рекой одинокую фигурку Ясны. Как и полгода назад, её взгляд по прежнему был прикован к склону, хранящему тайну гибели Рагдая. Сотник помрачнел. Сжав губы, решил набраться мужества, да победив необъяснимое чувство вины, как-нибудь зайти проведать. Не видя причин для хмурости, парни переглядывались и удивленно косились на темнеющий вдалеке силуэт.

Заметив их растерянность, Извек пустил Ворона шагом и негромко произнёс:

— Это, ребятушки, сильнее смерти. И жизни, пожалуй, тоже.

Заметив непонимающие взгляды учеников, грустно улыбнулся. Историю Рагдая и его невесты надо рассказывать целиком. Подумав с чего начать, он ещё раз оглянулся на далёкую фигурку Ясны и заговорил…

Все превратились в слух. Восхищённо качали головами, узнавая каким был Рагдай, как умудрился добыть легендарный щит Олега, долгие годы оберегавший неприкосновенность разжиревшего Царьграда. Как великая любовь хранила воина в самых жестоких сечах. Как вся дружина ждала его возвращения, чтобы погулять на свадьбе лучшего княжьего лазутчика. И как погиб он, у самого Киева, прикрывая отход Залешанина.

…К концу истории ученики насупились, в глазах пропал юношеский задор, на безусых лицах играли желваки. До самого детинца ехали молча, примеряя к себе поступок Рагдая, легендарного рыкаря—берсерка, заплатившего долг чести собственным счастьем.

Передав молодцев воеводе, Извек с облегчением вздохнул и двинулся на поиски Эрзи с Мокшей. Наконец-то предстояло посидеть со старыми друзьями и послушать, что новенького в Киеве. По дороге к корчме, из окна одного из теремов, донеслись едкие смешки. Сотник едва не застонал от досады: совсем забыл про Млаву, ехидную боярскую дочку, живущую на этой улице. Ехал не оглядываясь. Пока не свернул в проулок, за спиной всё слышался её неуёмный смех и подхихикиванье дворовых девок. Наконец из-за угла показалась знакомая коновязь. Ворон всхрапнул, заставляя сородичей обратить на себя внимание. Приблизившись, поприветствовал знакомых жеребцов тихим ржанием, угрожающе зыркнул на новеньких и гордо прошествовал к своему законному месту.

— Ладно тебе задираться! — рассмеялся Сотник спрыгивая с седла. Руки быстро привязывали повод, а глаза уже скребли истёртую кольчужными плечами дубовую ляду.

Еле удерживаясь, чтобы не поскакать вприпрыжку, поправил перевязь с мечом, согнал с лица счастливую улыбку и степенно, потихоньку толкнул дверь.

В журке всё было по-старому. Сидящие, за негромкими разговорами, неторопливо губили питейные запасы хозяина, изредка оглядываясь на гогот компании, собравшейся вокруг Мокши. Эрзя был тут же, по обыкновению дремал, привалившись к стене и, лишь изредка вставлял словцо в складные прибаутки друга. По соседству расположились Сухмат с Рахтой и тихим северным колдуном прижившимся в их доме.

Льок сутулился над кружкой, которой маленькому шаману хватало на весь вечер. Одним ухом слушая разговоры, он что-то шептал себе под нос и забавлялся с забредшим на стол тараканом. То заставлял бегать вокруг своей кружки, то петлять между кружками Сухмата и Рахты.

Заметив усача, в очередной раз несущегося между рук, Рахта сдул таракана на пол и зло зыркнул на скуластого Льока.

— Ты чё, колдовать сюда пришёл? Тут тебе не дома! Тут тебе благородная и почтенная журка. Уймись, не то сейчас вторую порцию налью!

Льок испуганно закивал и уткнулся сплюснутым носом в кружку. Припомнив, как однажды попробовал выпить всё, что налили, вздрогнул, передернулся от жутких воспоминаний и прилежно отхлебнул.

— Так—то лучше, — одобрил Рахта и снова прислушался к разговору за соседним столом.

В этот момент взгляд Мокши наконец упал на вошедшего и полумрак корчмы протаранил его восторженный рёв.

— Ящер меня задери—прожуй—выплюнь, если это не борода Сотника. То-то у меня нынче весь нос исчесался. Хозяин! Не дай великим воинам умереть под твоей крышей от подлой жажды. Неси чем спастись друзьям славного Извека!

— Ага, — поддакнул Эрзя, кивнув на дородного Мокшу. — А один великий вой ещё и от голода пухнет!

Извек качая головой направился к столу. Тут же на лавке обнаружилось свободное место, а над столом будто бы посветлело от улыбок, засиявших на суровых лицах. Не успел сесть, как посыпались вопросы:

— Невесту себе не присмотрел?

— Как оно там, на отшибах? Каковы бойцы? Не пора ли нам на покой?

— Много ли привёл?

Водопад любопытства прервал рык Мокши.

— Будя горланить, дайте человеку в кружку заглянуть. Чай с дороги, намаялся, проголодался, высох весь, как лист. Пущай брюхо расправит. А пока сами расскажите как тут у нас дела, да какие новости.

Тут же, не дав никому рта раскрыть, пустился в привычные рассказы с пояснениями, не всегда совпадающими с правдой.

— Значится так, — начал он. — Дела у нас тут как всегда неважные. Токмо соберёшься поспать, как трубят в поход, а токмо захочешь поразмяться, так трубят, чтобы возвращались. Как ты уехал, с ног сбились, всё мотались проверять примученные земли. Позже, то в Искоростень, то в Новгород, то к Чуди, по поручениям, шастали. Чё—то у Владимира готовится несусветное, а чё — никто не ведает. Ни те повоевать, ни те поспать спокойно не пришлось.

Намедни, правда, повеселились. Услыхали, что в наших краях заблудился хазарский отряд. Мы на коней. Выдвинулись, что осенний ветер, быстро, могуче… только не в ту сторону. Пока разворачивались, да зимними волками по округе рыскали, повстречали бродягу. Тот, дурья башка, брякнул, будто видел в полудне оттедова отряд. Мы туда. По пути нашли телегу с бочками. Вокруг — никого. Мы спросили — нам дали, ну, мы дальше. К ночи углядели блеск на опушке леса, присмотрелись издаля, по всему — ворог, не иначе. Присмотрелись ещё, ну ясное дело — ворог. Развертаемся в боевой порядок и, уже в темноте, атакуем…

Мокша прервался, уткнув глаза в глубокую посудину, захлюпал пивом. Сидящие за столом щурились, едва удерживая расползающиеся щёки. Эрзя, не открывая глаз, поймал языком кончик уса, уложил на зуб и принялся медленно грызть. Сотник ждал, пока Мокша допьёт, но тот, будто обзаведясь бездонной кружкой, всё сопел, побулькивал, звучно глотал и причмокивал. Извек прожевал мясо и, потеряв терпение, постучал мослом по кружке Мокши. Рассказчик встрепенулся, словно очнувшись от сна, оторвался от питья и, как ни в чём ни бывало, уставился на друга.

— Так дальше—то чё? — напомнил Сотник. — Атаковали в темноте, ну и…

— Ну и бились до утра! — отчеканил Мокша. — Чё ж ещё может быть?! Сеча была горячей и беспощадной… оружия наломали… Ты же нас знаешь! К утру, вокруг ни одного живого врага…

— И дерева тоже! — тихонько проронил Эрзя и, над столом раскатился дружный гогот.

Извек в сердцах плюнул и шутливо нахмурился. Опять в Мокшиной байке на ложку правды пришлось ведро кривды. Однако, когда смех стих, Эрзя терпеливо пояснил:

— Там на опушке ярл Якун своих хлопцев искал, они в наших лесах дорог не знают, вот и заплутались. А тут конная атака. Ярл людей спешно в лес задвинул, и до рассвета сидел, пока Мокша с отрядом опушку от деревьев отчищал. Вылезли утром, вокруг древа и кусты едва не с корнем, Мокшины бойцы кто в ссадинах, кто в синяках, кто от усталости неживой. Над опушкой перегар такой, что мухи дохнут. Короче, повоевали.

— Видать мало в телеге бочек было, — подытожил Извек. — Да и в каждой, небось на донышке.

— Пустые! — махнул рукой Мокша. — Вот мы с досады и очумели…

— Тогда надо здесь подмолодиться. — встрял из-за спины хозяин корчмы, протягивая очередной кувшин.

— За возвращение! — донеслось из-за соседнего стола.

Извек обернулся. Приложив руку к груди, благодарно кивнул Сухмату с Рахтой, мельком заметил как Льок со вздохом поднял чеплагу. Подмигнул маленькому ведуну, мол, ничего, привыкнешь.

Загремели бадейки кружек, поднялись руки, плеснули янтарные брызги, заклокотало в горячих глотках. Вот и домой вернулся… мелькнуло в голове Сотника. Как говаривал Эрзя: без семьи, любая журка — дом. Разговоры потекли своим чередом и скоро большая часть новостей была рассказана и дополнена суждениями, как мясо приправляется душистыми травами и солью.

Расходились затемно. Прихватив пару кувшинов на утро, Эрзя сграбастал Сотника и, убедившись что Мокша не отстаёт, направился из журки.

— Завтра велено быть на дворе. Должно внимать заморским гостям, коих Владимир последнее время всё более привечает. Видать снова будут про кресты талдычить.

— И жить поучать. — добавил Мокша угрюмо. — А нам надобно сполнять и быть готовым.

Сотник собрался было услышать, к чему надо быть готовым, но друзья умолкли до самого дома. Лишь завалившись на лежанку, Эрзя, уже засыпая, неохотно обронил:

— Впрочем сам завтра узнаешь, на что покон менять будем…

Извек приподнялся на медвежьей шкуре, но Эрзя уже размеренно засопел. Через пару мгновений к сопению присоединились вдохновенные всхрапывания Мокши.

— Ну вот и поговорили. — вздохнул Извек опуская голову. Сон не шёл. Непонятные слова друзей беспокойно копошились в голове, вызывая странное гадостное чувство.