"Густав Эмар. Вождь окасов " - читать интересную книгу автора

священный долг.
- Я тебя не понимаю...
- К чему объяснять?
- Я требую!
- Хорошо! Впрочем, может, это к лучшему. Слушай же: когда, вскормив,
мать моя возвратила тебя семье, мой отец вдруг занемог и умер после
восьмимесячной болезни, оставив мою мать и меня в глубокой нищете. То
немногое, что у нас было, пошло на покупку лекарств и оплату докторов. Мы,
конечно, могли бы обратиться к твоему семейству, которое наверно не оставило
бы нас; но матушка никак не хотела решиться на это. "Граф де Пребуа-Крансэ
сделал для нас более, нежели следовало, - повторяла она, - не надо
беспокоить его".
- Напрасно, - сказал Луи.
- Знаю, - сказал Валентин. - Однако голод дал себя знать. Тогда-то
ухватился я за разные ремесла, о которых говорил тебе. Однажды на Каирской
площади, проглатывая сабли и зажженную паклю при шумных рукоплесканиях
толпы, я собирал деньги, как вдруг очутился перед офицером африканских
егерей, который глядел на меня с видом добродушия и сожаления, растрогавшим
мое сердце. Он увел меня, заставил рассказать мою историю и потребовал,
чтобы я сводил его на чердак, в котором жил вместе с матерью. При виде нашей
нищеты, старый солдат заплакал; слезы, которые он и не думал удерживать,
катились по его загорелым щекам. Луи, этот офицер был твой отец.
- Мой благородный и добрый отец! - вскричал граф, пожимая руку своего
молочного брата.
- О! Да, именно благородный и добрый! Он назначил моей матери ежегодное
содержание, достаточное для ее пропитания, а меня определил в свой полк. Два
года тому назад отец твой был ранен пулею в грудь и умер через два часа,
называя меня своим сыном.
- Да, - сказал молодой человек со слезами в голосе, - я это знаю!
- Но ты не знаешь, Луи, что отец твой, умирая, сказал мне. После раны,
полученной им, я не оставлял его.
Луи молча пожал руку Валентина. Тот продолжал:
"Валентин, - сказал мне отец твой слабым голосом, прерывавшимся от
предсмертного хрипения, потому что агония уже начиналась, - сын мой остается
один, он очень молод ; у него нет никого, кроме тебя, его молочного брата.
Заботься о нем, не оставляй его никогда! Кто знает, что хранит для него
будущее! Могу ли я положиться на твое обещание?" Я стал на колени возле
твоего отца и, почтительно взяв руку, которую он протянул ко мне, сказал
ему:
"Умирайте с миром... в час несчастия я всегда буду возле Луи". Две
слезы выкатились из глаз твоего отца; это были слезы радости в последний час
жизни. Растроганным голосом сказал он мне:
"Господь принял твою клятву" и тихо скончался, стараясь пожать мне руку
в последний раз и прошептав твое имя. Луи! Я обязан твоему отцу
благосостоянием, которым пользуется моя добрая матушка, я обязан твоему отцу
чувствами, которые сделали из меня человека и этим крестом, который блестит
на моей груди. Понимаешь ли ты теперь, зачем я говорил с тобою таким
образом? Пока ты был еще в силе, я держался в стороне, но ныне, когда настал
час исполнить мою клятву, никакое человеческое могущество не может помешать
мне.