"Геннадий Емельянов. Пришельцы" - читать интересную книгу автора

занадобилось отпроситься с работы ("в связи с острой нуждой посетить
родственников, проживающих в Алтайском крае"). Один хлопотал о пенсии,
второй хотел выписать мясца с колхозного склада за наличный расчет,
третьему не терпелось пожаловаться на притеснения бригадира. И так далее, и
так далее. На ходу председатель деловых разговоров не признавал, вел их
только в кабинете, разрешая всякую просьбу, даже самую пустячную, вежливо и
ровно.
В прихожей, где сидела секретарша Галя, Ненашев снял резиновые
сапоги, достал из шкафа легкие туфли, поблекшие, сношенные, наскоро
причесался и широко распахнул дверь, обитую черным дерматином.
Кабинет Ненашева, стоит особо отметить, выдерживал самые современные
стандарты. Не у всякого, к примеру, секретаря райкома партии или директора
завода были такие хоромы, обставленные дорого и не без вкуса. Огромный
письменный стол, изготовленный на мебельной фабрике по спецзаказу (он стоял
наискосок в углу), застекленные книжные полки, чешский линолеум праздничной
расцветки (зеленые цветы на голубом фоне), телевизор, телефоны на
полированной тумбочке, хрустальная люстра. Окна в кабинете широкие и
зашторенные до самого пола, строгие обои. Словом, лучшего и желать не надо.
Посетитель, переступая ненашевский порог, не то чтобы робел, но подбирался
внутренне, был деловит и краток.
Сидор Иванович быстро разобрался с народом и тотчас же велел позвать
Веру Ивановну Клинову из бухгалтерии. Вера Ивановна была румяна, толста и
постоянно сердита (а говорят: толстухи добродушны!); сердита она была
потому, что жить пыталась по правилам, четко разграничивая добро и зло, но
никак не могла уложиться в схему и раздражалась постоянно. У Веры Ивановны
была привычка вздыхать так длинно и так горестно, что многим, кто ее не
знал казалось, что она вчера или позавчера схоронила кого-то близкого.
Клинова явилась по вызову немедля, села сбоку председательского
стола, зябко повела плечами, закрытыми пуховой шалью, вздохнула конечно.
Сидор Иванович привычно огляделся и хотел спросить, отчего дорогая Вера
Ивановна грустна сегодня, но не спросил, одумавшись. Толстая женщина
избегала смотреть в глаза председателю и отворачивала взор к окошку, за
которым ничего выдающегося не происходило. Ненашев слышал стороной, будто
Клинова проникнута к нему симпатией личного порядка, и потому слегка ее
побаивался - он жил бобылем, было ему шестьдесят лет, мужчиной он, несмотря
на возраст, считался видным, но и слыл чудаком хотя бы потому, что с
обостренной непримиримостью отвергал всякие намеки на преимущества семьи -
ячейки общества.
Они помолчали.
Потом Ненашев вдруг осведомился:
- Мы здоровались?
Вера Ивановна исторгла затяжной вздох и покачала головой с
осуждением:
- Нет. Вы с утра рассеянны, Сидор Иванович. Я вас возле мастерских
встретила, вы на меня, будто на камень придорожный, поглядели.
- Не может быть того! - Ненашев прижал кулак к сердцу. - Вы уж
извините меня, ради бога!
Женщина выпростала из-под шали руку и пригрозила председателю
коротким пальцем:
- Влюблены, поди, Сидор Иванович, вы, мужики-то, ох как