"В.Н.Емельянов. Свидание Джима " - читать интересную книгу автора

над ними, как будто бы вслушивался, всматривался в их смутную игру. Сколько
раз, сколько ночей прошло предо мною, когда одиночество, тоска и тревога
заставляли господина так же внимательно всматриваться в портрет, видеть за
ним, так же спрашивать у него и ждать, - и сколько надежды, горечи не одной
только разлуки, сколько сомнения и радостной уверенности бывало в тех
безмолвных разговорах между ним и его прошлым. Все это было неизвестно и
совершенно чуждо приехавшему другу, и поэтому, вероятно, я слышал такие
слова:
- ...это, может быть, поэтично, но очень похоже на алхимию. Ты хочешь
обыкновенную железную жизнь превратить в золотую. А все люди приблизительно
одни и те же. Ничего, кроме успеха, денег, покоя и здоровья, им не нужно. Ты
знаешь это не хуже меня, но почему-то загоняешь себя в тупик. Твоя книга,
поиски, ожидание - деланные, они не жизнь. Тебе нужно чаще бывать с людьми,
ухаживать за женщинами, влюбляться, жить, как все, и тебе станет легче. Мало
ли что было у каждого из нас, когда мы кружились около наших двадцати лет.
Его энергичный тон и легкость заражали. Мне казалось минутами, что наша
жизнь, в самом деле, вымышлена и ненужно усложнена. Теперь в этих словах я
слышу лишь невнимательность и прекраснодушие, вызванное собственным
благополучием. Чужая печаль всегда легко поправима, весеннее ненастье -
ненадолго, и горечь ранней потери может ли быть продолжительной? "Зачем
же, - говорил друг, - через столько лет тянуться к тому, чего, может быть,
больше не существует?" Этот друг не знал, что господин через свою юную
подругу прикоснулся ко все еще манившему его миру, что повториться с другой
это, очевидно, не могло, и наше одиночество было необходимо. В нем, уйдя от
обычной жизни, приняв всю прошлую боль, господин берег в нерастраченной
нежности следы светлого прикосновения и никогда не был одинок. Ночная и
неподвижная тишина, в которой вместе с тихо шелестевшими листами бумаги, как
будто бы так же тихо шелестели минуты за минутами нашей необычной жизни
втроем - портрета, господина и моей - и в которую девушка, казалось, сходила
к нам со стены, была, пусть по-странному, но полна такого напряжения,
счастья, такой удовлетворенности, что исчезала всякая тяжесть, ничего
другого было не нужно, и у меня в те ночи не раз было чувство, что я слышу
точно какую-то музыку.


18.

Дни, которые прожил у нас гость, не изменились в своем распределении
времени. Иногда, вечерами, господин и его друг уезжали в Париж. Они
возвращались всегда очень поздно, и гость почти тотчас же ложился спать, а
господин, как всегда, оставался за столом.
Было около полудня, и я возвращался со свидания с Люль. В калитке меня
встретил и позвал с собой наш гость. Он вышел бросить письмо в почтовый
ящик. Когда мы возвращались, я увидел издали, как из ворот, за которыми жила
Люль, выехал и повернул нам навстречу голубой автомобиль. За рулем сидела та
же красивая женщина. Когда она проезжала мимо нас, друг господина взглянул
на нее и остановился, провожая глазами. Замедляя ход автомобиля, так же не
отрываясь, смотрела на него хозяйка Люль. Одновременно, оба рассмеявшись,
она - остановила машину, он - почти подбежал к ней.
- Это так хорошо, что я боюсь верить и теперь, - начал он без всякой,