"В.Н.Емельянов. Свидание Джима " - читать интересную книгу автора

2.

Была весна, Париж и утро знаменательного дня. Нас, четырех братьев,
ирландских сеттеров, разбудил мосье Манье - мой самый первый хозяин. Он
выбрал почему-то меня одного и одного меня увез на выставку. Там моими
соседями была такая же молодежь, а может быть, и зеленее: слева - фокс,
справа - сенбернар. Их привезли раньше, чем меня, и мое появление они
приветствовали отчаянным и визгливым лаем.
Я вспоминаю ту выставку как ряд смешивающихся шумов: нашего лая, смеха
детей, преувеличенно-восторженных и ненужных восклицаний женщин, коротких
замечаний мужчин. И еще руки: были бледные, нежно-розовые, были обтянутые в
коричневую или черную лайку.
Вначале я смотрел на лица, но вскоре это мне наскучило. Нужно было
слишком высоко поднимать голову, да, вероятно, я тогда же заметил, что
неинтересно наблюдать одновременно много лиц, когда они одно подле другого.
Смотреть на лицо человека стоит больше всего тогда, когда это лицо хотят
скрыть, не показать того или иного чувства, когда человек убежден, что его
никто не видит, или когда вообще все, а не только чужое любопытство,
безразлично.
Перед моей клеткой остановилась девочка, совсем маленькая, чуть ниже
моего теперешнего роста. Руки у нее были без перчаток, и они были столь
хороши в их первой нежности, что я заскулил и прижался к сетке. Пальчиком
девочка дотронулась до моего носа. Запахло таким прелестным, детским, что от
восторга, от страха, что это может не повториться, я заскулил еще сильнее, а
девочка засмеялась и сказала своей большой спутнице: "Но он у него холодный,
мама, совсем холодный!"
Они долго стояли около моей клетки, и я еще несколько раз лизнул
пальчик девочки. Они ждали кого-то и нетерпеливо оглядывались по сторонам.
Потом к ним подошел господин, который бегло взглянул на меня и сказал: "Он
вырастет и не будет веселым. Возьмем фокса, этот всегда будет играть с
тобой". И они купили фокса и сейчас же увели его. На прощание фокс и я
полаяли. Он - от радости, я - от неудавшегося простого и легкого счастья.
"Забавляй же барышню!" - крикнул я фоксу, но он не слышал, он забавлялся сам
с собою, - прыгал и лаял коротко и звонко.
Сенбернара купила высокая худая дама. Она задержалась на минуту около
меня, но будущая представительность моего соседа, вероятно, лучше отвечала
ее вкусу, и поэтому не я, а он остановил на себе ее выбор. Когда она стояла
около нас, я видел, как проходившие женщины с любопытством и восхищением
рассматривали ее дорогое манто, меха, шляпу. До меня донеслось: "Одна из
систэрс". Потом - потом, бывая в Париже, по изображениям на ярких, всюду
расклеенных афишах и случайно подслушанным словам я узнал, что это была одна
из звезд парижского мюзик-холльного неба. Счастье другое, может быть более
роскошное, прошло так же, как и первое, мимо.
Я остался один и опять разглядывал руки. Они мелькали предо мною, и
мне, совсем юному сеттеру, так много почуялось тогда в тех нервных, вялых
или грубых, несмотря на выхоленность, руках.
Против меня остановился господин в светлом коричневом пальто, с
бледным, утомленным и как будто бы суровым лицом. На вид ему было около
тридцати лет. Левая рука его была в перчатке, в правой, сухощавой и