"Мартин Эмис. Стрела времени, или природа преступления " - читать интересную книгу автора

всходит? Что за... какая последовательность в этом моем путешествии? Что за
правила здесь? Почему птицы поют так странно? Куда я направляюсь?

Какой-то порядок, во всяком случае, установился. Кажется, я понемножку
осваиваюсь.
А живу я здесь, в Америке, в безоблачной Америке, в Америке почтовых
ящиков и бельевых веревок, приветливой, многоцветной, многоязыкой Америке.
Зовут меня Тод Френдли. Тод Т. Френдли. Вот он я, вот он - в "Днях салата"
или пошел в "Скобяной мир Хэнка", а то на газончике возле местного "белого
дома", выпятил грудь, руки в боки, с видом типа "хо-хо-хо". Вот такой я
парень. Вот я - вот он. В овощном, на почте, с непременными "Привет", "Пока"
и "Хорошо-хорошо". Но звучит это не совсем так. Звучит это так:
- Ошарах, ошарах,- говорит аптекарша.
- Ошарах,- подхватываю я.- Ыв как а?
- Яньдовес ыв как?
- Угу,- говорит она, распаковывая мой лосьон. Прикоснувшись к шляпе, я
пячусь к выходу.
Я говорю не по своей воле, так же как делаю все остальное. Честно
говоря, до меня не сразу дошло, что звучащее со всех сторон жалкое
чириканье - на самом деле человеческая речь. Ей-богу, даже воробьи и
жаворонки щебечут с большим достоинством. Из любопытства перевожу эти
человеческие трели. Я быстро научился их понимать. Теперь я точно овладел
этим языком, потому что могу говорить на нем во сне. Тод знает еще один,
второй язык. Иногда мы смотрим сны и на нем.
Вот мы идем в нарядной шляпе и хорошей обуви, с "Газетой", мимо
коротеньких подъездных аллей (ПЛОТНО ЗАСЕЛЕНО) и почтовых ящиков (Уэллс,
Коэн, Резика, Мелигро, Клодзински, Шеринг-Кальбаум и бог знает еще кто),
мимо излучающих тихую гордость домовладений ("Пожалуйста, уважайте права
хозяина"), минуя набитые детьми автобусы, желтый знак "ОСТОРОЖНО - ДЕТИ" и
черную тень торопливого мальчугана с портфелем в руке. (Конечно, он не
смотрит, куда идет. Лишь бы бегом. Наклонился и смотрит вниз. На машины не
обращает внимания: головой вертит исключительно от избытка энергии.) Когда
мимо меня в "Гастрономе" пробегают такие малыши, я добродушно ерошу им
волосы. Тод Френдли. Мне недоступны его мысли - но я купаюсь в его эмоциях.
Я как крокодил, плывущий по густой реке его чувств. А знаете что? Каждый
взгляд, обычный прищур искреннего внимания - каждая пара глаз что-то
пробуждает в его душе, и я ощущаю приступ страха и стыда. Это то, к чему я
иду? А страх Тода, когда я внимательно его анализирую, и вправду путает. И
ничего не объясняет. Он как-то связан с его собственным увечьем. Кто мог бы
его нанести? Как ему избежать этого?
Смотри-ка, мы молодеем. Молодеем. Набираемся сил. Даже растем. Я как-то
не вполне узнаю мир, в котором мы находимся. Все вроде знакомое, но совсем
не внушает уверенности. Совсем не внушает. Это мир ошибок, диаметрально
противоположных ошибок. Все окружающие тоже молодеют, но их это не
беспокоит - не больше, чем Тода. В отличие от меня, они не считают это
противоестественным и немного неприятным. Я бессилен и не могу ни на что
повлиять. Нельзя считать меня исключением. Другие люди - есть ли в них
кто-то еще, такой же пассажир или паразит, как я? Счастливцы. Готов спорить,
им не снится такой сон, как нам. Фигура в белом халате и черных сапогах.
Неотступно, в снежном вихре, похожем на вьюгу человеческих душ.