"Виктор Эмский. Без триннадцати 13, или Тоска по Тюхину (Химериада в двух романах)" - читать интересную книгу автора

Хрустя битым фарфором, я переступил с ноги на ногу.
- Это я, Тюхин.
- Тюхин?.. - в голосе недоверие. - М-ме... Откуда вы тут взялись? Как
вы попали в спец... м-ме... помещение?
- Ну, знаете, - сказал я. - Это с каких это пор моя собственная квар-
тира стала вашим спецпомещением?!
Что-то звякнуло. Похоже, он выронил ключи.
- М-ме... Помилуйте, так вы что, вы, - он снизил голос до шепота, -
вы - сверху?.. Нет, кроме шуток?! Ах, ну да, ну да... Надо же! Экий...
м-ме... парадокс!..
И вдруг я услышал его старческое, с присвистом дыхание совсем рядом,
метрах в полутора от себя. До сих пор не возьму в толк, как это он умуд-
рялся подкрадываться так быстро, а главное, совершенно бесшумно.
- Слушайте, - обдав меня трупным душком, зашепелявил он. - Не сочтите
за праздное... м-ме... любопытство. Ну и что?.. Как там эта ваша, - он
задышал мне прямо в ухо, - перестройка? Кончилась?.. Ах, ну да, ну да.
Что это я, право... Все как и следовало быть. Все, так сказать, по нему,
по Вовкину-Морковкину. Ничего, так сказать, не попишешь - свиде-
тельство... м-ме... очевидца...
- Господи, о чем это вы, - не понял я. Но мой визави решительно свер-
нул в сторону:
- Так вы говорите - не видели моего Кузю? Черненький такой, с вашего
разрешения, и пятнышко вот тут вот - на грудке... М-да-с! Опять, предс-
тавьте себе. Как весна, так - изволите ли видеть...
Я не видел ровным счетом ничего. Ничегошеньки, елки зеленые.
- Весна, - прошептал я и мое бедное, уже как бы и не бьющееся в груди
сердце, болезненно сжалось.
Я пошатнулся.
- Э! Э! Вы куда?! Вы что, ослепли что-ли, голубчик?! Тут же сту-
пеньки. Голову себе свернете!..
- Ступеньки?.. Какие еще ступеньки...
- Да вы что, вы и в самом деле... м-ме... не видите?!
- Слепота у меня, куриная, - честно сознался я.

Глава третья Кромешная тьма (визуальный аспект). Я попадаю под трам-
вай

И вот мы уже идем. Мы перемещаемся из конца в конец моей необъятной,
как подземный гараж в Пентагоне, квартиры. Он впереди, постукивая метал-
лической, специально для инвалидов по зрению, тросточкой, я, держась за
полу его шуршащего, клеенчатого наощупь, плаща, - за ним. Время от вре-
мени, впрочем теперь уже и времени как бы и нет, поскольку деревянная
дурочка из ходиков, его олицетворявшая, перестала подавать признаки жиз-
ни, - то и дело он, споткнувшись об очередное препятствие, чертыхается,
а я, на правах гостеприимного хозяина и гида, поясняю: "Это книжный
шкаф". Или: "А вот тут осторожней! Тут у нас с женой "геркулес" в пач-
ках". "Геркулес?! Какой еще к чертям собачьим... м-ме... геркулес? - не-
доумевает он. И я терпеливо его просвещаю: "Это хлопья такие, овсяные.
Ну, чтоб кашу варить... Ну, в общем еда". - "Еда?.. А что такое - еда?"
Странный он, этот шаркающий во тьме домашними шлепанцами Ричард Ива-