"Михаил Емцев, Еремей Парнов. Слеза Большого водопада" - читать интересную книгу автора

вещь.
- Сколько у них парусников! - воскликнул Евгений Кулановский. Он стоял
на борту "Святой Марии" рядом с Альбертом, рассматривал порт Белен и
вступающих на палубу пассажиров.
Зеркало залива разрезали узкие лодки с косыми бурыми парусами. И долго
потом тянулся по воде острый, клином сходящийся след.
- Рыбацкая беднота. Мотора не на что купить, - ответил Альберт и еще
тверже уперся ногами в палубу.
На набережной громоздились трех-, четырехэтажные дома с множеством
розовых, голубых, зеленых окон. Дома подходили к самой воде, и паруса
закрывали нижние этажи. В стороне темнел знаменитый причал Вер-о-Пезо, он
был сейчас почти безлюден. Яркий звенящий праздник кончился. Верхушки пальм
были так же неподвижны, как и стрелы портальных кранов.
Мимо Кулановского проходили пассажиры первого класса. Разноязыкий говор
их все еще волновал его, хотя он уже привык ко многому за месяц командировки
и беспрестанных перелетов.
Там, на берегу, говорил себе Кулановский, чужая, совсем особенная
жизнь. За зелеными и малиновыми окнами скрывались местные красавицы -
необыкновенные, удивительные женщины. Кулановский очень живо представил себе
водопады черных волос, влажный блеск голубых белков, порывистые,
нетерпеливые движения.
Я их никогда не увижу. Никогда. И они никогда не узнают, что я был
здесь, стоял на палубе и тосковал о встречах.
Сколько несостоявшихся свиданий, сколько несказанных слов, несделанных
дел, непознанных тайн. Сколько?
Тихая освежающая печаль пришла к нему. Ему было чуточку жаль себя. Жаль
несодеянного, несбывшегося.
Альберт тоже смотрел на Вер-о-Пезо. Он видел латаные паруса, окурки,
конфетные бумажки и банановые корки, мерно покачивающиеся на мутной воде у
самых свай, вспоминал, какая в Белене грязная набережная. Он вспоминал и
запахи Вер-о-Пезо, и горло сдавливала спазма брезгливости. Он был рад, что
уезжает отсюда. Он любил новые высокие дома, прохладные чистые стадионы и
парки. Влажный отрезвляющий ветер. Здоровую ненаперченную пищу. Здоровый
мир. Не то что здесь, где все быстро рождается, загнивает и умирает. Нет,
тропики не пришлись по душе Альберту Иванову. Конгресс, на котором он так
успешно выступил, был для него изнурительным испытанием. Неделя влажной
банной жары, многоязыкая говорливая толпа, толчея, суета. И эта
растительность. Они сами напросились в путешествие по Амазонке. Оно было
кошмарным... А Женька в восторге. Несмотря на пиявок, москитов и эту ужасную
фей-жоаду[11].
Альберт краем глаза глянул на Кулановского. Темный профиль его казался
вырезанным из жести. Сверхримский нос Евгения четко выделялся на матовом
фоне моря. Женька сделал неплохой доклад, удачно и остроумно ответил на
вопросы. Его заметили. Дома будут довольны.
Что же, все идет как надо. По приезде домой придется засесть за
докторскую. Засядем! А пока смотри, смотри во все глаза. Еще не скоро
представится тебе подобный случай. И Альберт смотрел.
- Гляди, какой типчик затесался в наш бомонд, - дернул его за рукав
Евгений.
По трапу подымался небритый человек, одетый в поношенную, истертую на