"Михаил Емцев, Еремей Парнов. Душа мира" - читать интересную книгу автора

щенным по последнему слову бионауки, в прозрачной поверхнос-
ти стола отражены массивные ладони боксера-любителя, зеленые
глаза научного руководителя мечут мне в лицо желтые молнии.
- Ермолов, - рокочет мужчина, и рука моя на мгновение
сдавливается стальными тисками. - Садись... садитесь, -
приглашает он.
Я откидываюсь назад и спиной ощущаю прохладу пластика.
Мне уже ясно, что за человек стоит предо мной, расставив но-
ги и опершись руками о стол. У нас с ним не получится разго-
вора. Мы будем говорить на разных языках. Очень грустно, что
в этом институте такой главнаучрук! Признаться, я ожидал
другого...
- Вот ваши документы, - говорит он, бережно отстегивая
толстыми пальцами защелки зеленого бювара. - Кстати, болен
наш главный научный руководитель, академик... - он называет
армянскую фамилию, состоящую из одних согласных, так быстро,
что она сливается в короткое невыразительное фырканье, - я
замещаю его.
Ах, вот оно что. Значит, мне просто не повезло. Кажется,
это становится правилом. Я упрямо сползаю в ряды неудачни-
ков. Все вокруг словно сговорились помогать мне проваливать-
ся везде, где возможно.
- Вот здесь вся ваша жизнь, - неожиданно сказал Ермолов,
вываливая на стол фотокопии, магнитные пленки, поляроидные
документы, куски кинолент и множество бумаг со штампами и
вензелями различных учреждений.
Я вздрогнул. Я не ожидал от этих бровей такого обобщающе-
го подхода к скучному архивному материалу. Конечно, в этих
бумажках была отражена моя жизнь. Но как? Мне всегда каза-
лось, что очень условно...
- Вы окончили школу-интернат, - говорит Ермолов, отклады-
вая в сторону золотистую бумагу с изображением голубых книг
и ракет.
Какая проницательность! Школа, милая сложная жизнь... Как
все это было давно! Из вороха воспоминаний я совершенно слу-
чайно извлекаю забытый эпизод.
Уже тогда я испытывал особое состояние, преследовавшее
меня затем в течение всей жизни: состояние предчувствия
предназначенного мне судьбой великого свершения.
Насколько я помню себя, моя жизнь протекала в ожидании
грандиозных и потрясающих событий, где судьбой мне отводи-
лась главная роль. Здесь не было и тени самомнения или тщес-
лавия. Это была стихийная вера, вложенная в мою душу самой
природой.
Я знал, что совершу нечто абсолютно великое. По своим
масштабам этот акт превзойдет все, что делалось людьми до
сих пор. Поэтому его нельзя будет измерить обычной челове-
ческой меркой. Сделанное мной будет иметь непреходящую цен-
ность.
Я не знал только, когда это произойдет.