"Пер Улов Энквист. Пятая зима магнетизёра " - читать интересную книгу автора

зимой он почти перестал считать себя венцем; люди смеялись над ним, потому
что говорил он не как венец, и тогда он решил, что разумнее перестать
называть себя венцем, - он предпочитал быть разумным.
Теперь один из них, тот, что указывал на него рукой, вновь выкрикнул
его имя, и, когда крик отскочил от скалистой стены, полукружие внизу уже
распалось.
Они двинулись к нему.
Они карабкались по скалистому склону, медленно, но неуклонно. Он лежал,
высунув голову наружу, нижняя часть тела покоилась на узком выступе внутри
пещеры, который шел под углом к отверстию, но втянуть голову под пещерный
свод сил не было. Его охватила вдруг страшная усталость.
На полях одной из книг Мейснера нарисована голова какого-то дикого
зверя, нарисовал ее, как видно, он сам. Голова похожа не то на волчью, не то
на кабанью. Впрочем, рисунок не притязает на натуралистическое сходство.
Голове придана форма маски, а линии шеи, соединяясь, образуют замысловатой
формы ручку.
Многие из тех, кто пытался вынести суждение о деятельности Мейснера,
обходили молчанием лето 1793 года. То, что случилось тогда, окутано мраком -
обычно считалось, что это мучительный и совершенно несущественный эпизод в
его жизни. Попытки восполнить этот пробел чаще всего позднее опровергались
как измышления врагов Мейснера.
Прежде всего, это касается именно эпизода у пещеры. Долгое время
считалось, что его вписывают в биографию Мейснера по ошибке из-за
злополучного сходства с именем другого человека. Но в письме из Зеефонда,
датированном 1793 годом, Мейснер сам пишет Андре Хендриксу: "Недавно я
избежал большой опасности, которая могла стать причиной моей безвременной
смерти. Недоразумение загнало меня в пещеру, где я провел много дней, а мои
враги тем временем окружили мое убежище. По счастью, мне удалось вырваться
из сетей злодеев". В этом же письме он характеризует лето 1793 года как "мои
гастроли среди свиней".
Многое из того, о чем Мейснер рассказывал позднее, и в первую очередь
Клаусу Зелингеру, зеефондскому врачу, утверждая, будто вычитал это в книгах,
которые изучал, он, скорее всего, видел или пережил сам. По мере того как он
рассказывал, с ним зачастую происходила удивительная метаморфоза: веселая
вначале интонация, искрометный юмор, легкая ирония - все постепенно
исчезало, и повествование окрашивалось отвращением и горечью. В одном из
рассказов речь шла об обманщике, которого убили. Его схватили в трактире,
посадили под арест, но ночью он сбежал. Спустя некоторое время его нашли под
мостом, в совершенной апатии: он боялся преследователей, боялся смерти. Его
связали и стали колоть ножами, пока он не умер. "Его тело, - с внезапной
жесткостью заявил Мейснер, - стало похоже на тушу овцы, которая сдохла от
болезни и ее сделали мишенью для метания ножей".
Дикий зверь нарисован чернилами. Клыки кабана до половины скрыты
волчьими губами. А в глазах зверя выражение, которое трудно определить.
Прелюдией к той зиме было лето 1793 года. Зима зиждется на этом лете и
на всех предыдущих и последующих. Она повторяется, рождается и умирает.
Тем летом Мейснер, магнетизер, когда-то с успехом подвизавшийся при
дворе императрицы, бродил по деревням. Его встречали с почтением, хотя
многие относились к нему с недоверием и страхом. Он лечил животных и
держался отчужденно. Никто не спрашивал, откуда он явился. Он был выше