"Пер Улов Энквист. Пятая зима магнетизера " - читать интересную книгу автора

Пер Улов Энквист

Пятая зима магнетизера


Опровергая всеми возможными возражениями легко доказуемую ложь в моем
рассказе, Вы пытались представить меня обманщиком и заявили, что во всем
мною изложенном нет ни слова правды. И, однако, я заклинаю Вас: верьте мне.
Сойдите с пути недоверия, на который Вы вступили. Прошу Вас - просто
поверьте мне.

Из письма Фридриха Мейснера графу Хансу фон Штехау Вена. 5 августа 1794
года


1

Великий Парацельс где-то писал о боли, которая присуща абсолютному
покою: человека долгое время принуждали неподвижно лежать в мягкой постели.
Мягкость вначале казалась очень мягкой, потом - все менее и менее мягкой.
Великий Парацельс (а может, кто-нибудь другой, но, вероятно, все-таки
Парацельс, потому что его он знал лучше всех прочих) указывал, что боль
причинял покой, а не постель. "Боль поражает нас в наказание за нашу
неподвижность"; он помнил фразу почти дословно, но не помнил, откуда она.
Великому Парацельсу, думал он, в попытке ползком, извиваясь всем телом,
обнаружить под собой то, что можно было бы назвать "плоскостью", великому
Парацельсу наверняка не приходилось обитать в пещере с таким вот полом. А то
он знал бы, что постель тоже может причинять боль.
"Великий". Насчет покоя он все понимал, и насчет движения тоже. Я тоже
в этом понимаю, думал он. Покой - это усталость и боль.
Шершавая одежда царапала кожу. Неподходящая одежда, думал он.
Предназначенная для другой жизни. Я в Париже, думал он, иду по улицам, и
прохожие оборачиваются мне вслед. Эта одежда хороша для Парижа. Для сцены.
Где я один, только я, болезнь и магнит. А вокруг - бледные лица, музыка и
сила.
А это, думал он, интермеццо. Я почерпну из него новый опыт, это
интермеццо. Я не дам себя растоптать.
После процесса в Париже, думал он, в ту, третью зиму было тяжелее.
Воспрянуть - это дело привычки, волевое усилие. А падение происходит само
собой.
Он лежал, ввергнутый во тьму пещеры, все еще тревожно сознавая, что
произошло, все еще не успокоясь. Пещера была узкой и глубокой; он лежал в
трех метрах от входа, и отверстие виделось ему зубчатым куском темной ткани,
который понемногу стал светлеть, сделался темно-серым, потом светло-серым,
слоисто-серым, серым с вкраплениями синевы, дымчато-серым, дымчато-голубым -
потом синева утвердилась прочно, прогнав все остальное. К тому времени
солнце поднялось уже так высоко, что освещало только крошечную часть пола.
Он медленно и осторожно подполз к отверстию, поглядел со скалистого
склона вниз. И увидел их.
Их было очень много, целых шестеро, в серых остроконечных шапках,