Джон Диксон Карр «Вне подозрений»

Глава 1

Тюрьма Холлоуэй, предназначенная для женщин, ожидающих суда, находится в Ислингтоне.[1] Оказаться здесь не слишком приятно даже летом. А уж нынешний вечер, с холодным мартовским ветром, обрушивавшимся с завыванием на немногочисленные уличные фонари, вполне тянул на вечер перед казнью.

Лимузин «роллс-ройс», чьему владельцу закон запрещал водить даже маленький автомобиль, но кто мог позволить себе лимузин с шофером, подъехал к тюремным воротам. В его салоне сидели мистер Чарлз Денем, солиситор,[2] и мистер Патрик Батлер, королевский адвокат, барристер.[3]

Когда Батлер открыл дверцу машины, а Денем сделал движение, собираясь последовать за ним, барристер знаком остановил своего спутника.

— Нет, — произнес он дружелюбным тоном.

Брови Денема, темнеющие на фоне худого простодушного лица, беспокойно сдвинулись.

— Тебе не кажется, что я должен присутствовать при твоем разговоре с ней?

— Только не на первом разговоре, Чарли. Нет. Я хочу… — Батлер взмахнул рукой и улыбнулся, — измерить ее эмоциональную температуру.

Улыбка и непринужденные манеры, казавшиеся странными для сравнительно молодого человека, словно причиняли Денему чисто профессиональные мучения.

— Но ее обвиняют в убийстве! — воскликнул он.

— Конечно, — весело согласился Батлер. — Иначе я не был бы здесь, верно?

— Ну… — пробормотал Денем, словно наполовину соглашаясь с этим выводом, и высунулся в окошко, глядя на безобразное, тускло освещенное здание Холлоуэя. — Ненавижу женские тюрьмы! — добавил он.

Импозантный мистер Патрик Батлер, известный одним как «Великий защитник», а другим как «этот чертов ирландец», засмеялся, стоя одной ногой на подножке автомобиля и заглядывая в салон. Лет через десять он, возможно, стал бы слишком толстым, а его лицо — слишком красным. Сейчас же он выглядел на тридцать лет, хотя ему исполнилось сорок. Вызывающе торчащий нос был скомпенсирован широким улыбающимся ртом, а выражение интеллектуального превосходства над окружающими — веселыми искорками в голубых глазах. Не будь он искренне доброжелательным и щедрым до идиотизма, нашлись бы люди, которые его бы не выносили.

— Говорю тебе, — повторил Денем. — Я ненавижу женские тюрьмы.

— Ты превозносишь женщин, — сухо отозвался Батлер. — А я люблю их. Люблю их причуды, их глаза, их губы… — Он перечислил и другие атрибуты. — Но я предпочитаю видеть женщин на подобающем им месте, Чарли. Ты когда-нибудь разговаривал с Фергюсоном?

— А кто это?

— Начальник тюрьмы.

Денем, напряженное выражение лица которого старило его, хотя в действительности он был моложе Батлера, раздраженно тряхнул головой, словно прочищая ее содержимое.

— Фергюсон! — воскликнул он. — Ну конечно! Как глупо с моей стороны! Но…

— Знаешь, как сделать женщин счастливыми в тюрьме? — дружелюбно продолжал Батлер. — Дать каждой в камеру зеркало, приличный гребень и не замечать, какую фантастическую замену они находят для пудры и помады. Кроме того, разве в нынешнем 1947 году их жизнь в тюрьме намного хуже, чем наша на воле?

Денем судорожно глотнул.

— Послушай, — сказал он. — Мы приехали сюда не беседовать о женщинах-заключенных, а помочь мисс Эллис, невиновной девушке… — Его голос стал резким. — Ведь ты считаешь ее невиновной?

Веселье Батлера мгновенно улетучилось. Его лицо стало серьезным и почти напыщенным.

— Ну конечно, дорогой мой! Дай мне полчаса на разговор с ней — это единственное, о чем я прошу.

И он зашагал прочь походкой императора.

Спустя четверть часа Патрик Батлер стоял со шляпой в руке в маленькой комнате с побеленными стенами и двумя зарешеченными окнами, обращенными на запад, за которыми алело небо. Единственная электрическая лампа свисала с потолка в проволочной клетке. Тени решеток сплетали паутину вокруг стола и двух стульев.

Патрик Батлер был в Холлоуэе много раз. Тем не менее, несмотря на легкомысленный тон, заметный в разговоре с Денемом, ему никогда не нравилось здесь находиться. Слишком уж это напоминало запертую комнату в сердцевине Великой пирамиды, к тому же возникало неприятное ощущение, будто невидимые руки колотят в решетки вокруг… Высокий и вальяжный в своем великолепном пальто, приобретенном после долгих махинаций с купонами на черном рынке, Батлер сидел у стола. Вскоре надзирательница привела мисс Джойс Эллис.

«Господи! — подумал Батлер. — Да ведь она красотка! Правда, не мой тип, но чертовски привлекательна. Ей бы еще добавить красок…»

Джойс Эллис, темноволосая девушка среднего роста, с большими серыми глазами, выглядела испуганной, когда он поднялся из-за стола. Ей пришлось прочистить горло, прежде чем она смогла заговорить.

— А где мистер Денем? — спросила она, оглядываясь в поисках Чарли.

— Боюсь, мистер Денем не смог прийти, — ответил Батлер тоном и с улыбкой старшего брата. — Надеюсь, вы не возражаете выслушать меня? Я ваш адвокат. Меня зовут Батлер — Патрик Батлер.

— Патрик Батлер? — переспросила девушка.

Имя явно произвело впечатление.

Надзирательница не осталась с ними в комнате, но, очевидно, она встала за дверью, наблюдая в стеклянный глазок, чтобы вернуться при малейшей попытке Батлера хотя бы обменяться рукопожатием с клиенткой. Когда дверь закрылась, Джойс Эллис некоторое время стояла молча.

— Но я… у меня нет денег! — воскликнула она. — Я не могу…

Батлер расхохотался. Он был продуктом Вестминстера и колледжа Церкви Христовой в Оксфорде, но часто сознательно использовал в своей речи дублинский акцент, на который попадались многие англичане.

— И какое это имеет значение?

— Разве не имеет?

— Ни малейшего, — честно ответил Батлер. Он настолько искренне презирал финансовые вопросы, что фортуна, в свою очередь, осыпала его деньгами. — Если вас это утешит, дорогая моя, я получу свой гонорар с первого же богатого спекулянта на черном рынке, который действительно виновен.

На глаза девушки невольно навернулись слезы.

— Значит, вы верите, что я этого не делала?

Улыбка Батлера предполагала согласие. Но его ум, подобно точным весам, хладнокровно оценивал за и против.

«У нее прекрасная фигура, хотя это скрывает убогое платье. Вероятно, она чертовски страстная. Рад, что в этом деле не замешан мужчина. На свидетельском месте она будет отлично смотреться. Эти сдерживаемые слезы выглядят почти как настоящие».

— Мне следовало знать, что вы не можете верить в мою виновность, — сказала Джойс. — Я… я читала о вас.

— Мои скромные заслуги переоценивают.

— Нет! — Джойс сплела пальцы рук и опустила взгляд. Она сидела за столом напротив Батлера, и тени оконных решеток падали на ее лицо. — Как бы то ни было, отложим мои благодарности на потом. Вы хотите, чтобы я рассказала вам о… о происшедшем?

Батлер немного подумал.

— Не совсем так, — ответил он. — Позвольте мне рассказать об этом, а попутно я смогу задавать вопросы. Например, сколько вам лет?

— Двадцать восемь. — Джойс удивленно посмотрела на него.

— А как насчет вашей семьи, дорогая моя?

— Мой отец был священником на севере Англии. — Она вздохнула. — Знаю, что это звучит как глупая шутка в книге, но это правда. Отец и мать погибли во время авианалета в Халле в 1941 году.

— Расскажите что-нибудь о себе.

— Боюсь, рассказывать нечего. Дома мне приходилось тяжело работать, но меня не научили делать что-нибудь полезное. Во время войны я служила в Женском вспомогательном корпусе авиации. Мне это не слишком нравилось, хотя, полагаю, я не должна так говорить.

— Продолжайте.

Информация была случайной и даже непоследовательной. Тем не менее присутствие Батлера излучало уверенность, как печка тепло, вытягивая напряжение из тела девушки, а отчаяние — из ее ума.

— После войны мне, конечно, было нелегко устроиться. Хорошо, что я смогла получить место компаньонки-сиделки-секретарши у миссис Тейлор.

— Вас обвиняют, — спокойно сказал Батлер, — в отравлении миссис Тейлор сурьмой, или рвотным камнем, вечером 22 февраля.

В этот момент оба почувствовали взгляд надзирательницы в стеклянный глазок, словно он проник в комнату.

Джойс молча кивнула, уставясь на стол. Ее указательный палец прочертил на крышке вертикальную линию, а затем горизонтальную «перекладину» в нижнем ее конце. Черные волосы, старомодно завитые сзади, поблескивали при свете лампы. Стены тюрьмы, где она ожидала суда уже две недели, снова стали давить на нее.

— Сколько времени вы пробыли с миссис Тейлор?

— Почти два года.

— И каково было ваше мнение о ней?

— Она мне нравилась. — Джойс перестала чертить пальцем на столе.

— Согласно моим сведениям, — продолжал Батлер, — возраст миссис Тейлор приближался к семидесяти. Она была очень богатой, очень толстой и воображала себя инвалидом.

Серые глаза сверкнули.

— Погодите! — сказала Джойс. — «Воображала» — это не совсем точно… О, не знаю, как это описать!

— Постарайтесь, дорогая моя.

— Ну, у нее была страсть к всевозможным лекарствам. Если она думала, что у нее нелады с сердцем, и случайно натыкалась на чью-то коробочку с таблетками от расстройства пищеварения, то все равно принимала их с целью посмотреть, что произойдет. И она постоянно накачивала себя эпсомской солью и солью Немо.[4]

Батлер кивнул.

— Насколько я понимаю, продолжал он, — после смерти мужа миссис Тейлор жила в Бэлеме, на краю Тутинг-Коммон,[5] в большом старомодном доме с каретным сараем позади.

— Да.

— Но в доме ночевали только вы и миссис Тейлор?

— Да. Слуги спали в комнатах над каретным сараем. Вот что делает мое положение таким ужасным!

— Еще бы, дорогая моя! — Дублинский акцент вновь успокоил девушку.

На румяном лице Батлера было написано сочувствие. Джойс Эллис прекрасно изображает страдающую невинность, с восхищением думал он.

— Понимаете, — настаивала девушка, — миссис Тейлор редко покидала дом и ненавидела автомобили. Если ей нужно было куда-нибудь поехать, кучер возил ее в экипаже, именуемом ландо. К каретному сараю пристроена конюшня, где миссис Тейлор годами держала лошадь. И как раз там…

— Как раз там кто-то раздобыл яд?

— Боюсь, что да.

— В деревянном шкафчике, прикрепленном к стене конюшни, — продолжал Батлер, — стояла старая банка из-под английской соли, которая была на четверть наполнена смертельным ядом под названием сурьма. Кучер… как его звали?

— Гриффитс, — ответила Джойс. — Билл Гриффитс.

— Кучер использовал ядовитый раствор для придания блеска шкуре лошади. — Батлер устремил взгляд на девушку. — Сурьма — белый кристаллический порошок, легко растворяющийся в воде и выглядящий точь-в-точь как соль Немо.

— Говорю вам, я ее не убивала!

— Ну конечно, не убивали. А теперь расскажите в точности, что происходило днем и вечером перед ее смертью.

— Ничего особенного.

Очевидно, лицо Батлера, помимо воли его обладателя, выразило раздражение. В серых глазах девушки мелькнули испуг и раскаяние.

«Черт возьми! — подумал Батлер. — Она в меня влюбляется!» С его клиентами женского пола такое случалось нередко, и это приводило к весьма неловким ситуациям.

— День был холодный и ветреный. — Джойс отвела взгляд, словно устремив его в прошлое. — Миссис Тейлор с утра не вставала с постели, а в камине горели дрова. Утром я приводила в порядок ее волосы — миссис Тейлор, несмотря на возраст, любила, чтобы они были цвета медного чайника, — и она не казалась такой жизнерадостной, как обычно. А после полудня у нее были посетители.

— Какие?

— Доктор Бирс, ее лечащий врач, заглянул около половины третьего. Молодая миссис Реншо (она и ее муж — единственные родственники миссис Тейлор) пришла около трех. Меня это удивило.

— Вот как? Почему?

Джойс сделала неуверенный жест.

— Ну, Реншо живут далеко — в Хампстеде. Они редко выбираются в такие пустоши Южного Лондона, как Бэлем и Тутинг-Коммон. Тем не менее Люсия Реншо приходила в тот день. Она натуральная блондинка и очень хорошенькая.

«В отличие от меня», — давал понять тон Джойс. Она собиралась что-то добавить, но передумала и закусила губу.

— Продолжайте! — подбодрил ее Батлер.

— Миссис Тейлор, миссис Реншо и доктор Бирс были в спальне миссис Тейлор — ее используют и как гостиную — с большой старомодной деревянной кроватью, в передней части дома. Я была в своей спальне на задней стороне и читала, когда в моей комнате зазвонил электрический звонок. Понимаете, миссис Тейлор нуждалась в уходе, но не желала, чтобы кто-то «суетился», как она выражалась, рядом, когда ей хотелось побыть одной. Поэтому она установила в моей комнате электрический звонок. Это… это приведет меня на виселицу. Нет, не прерывайте! — вскрикнула Джойс, когда ее собеседник попытался заговорить. — Услышав звонок, я помчалась в комнату миссис Тейлор. Доктор Бирс и миссис Реншо уже ушли. Миссис Тейлор сидела в кровати, держа руку на шнуре звонка. Такие белые шнуры бывают в больницах — их прикрепляют к стене за изголовьем кровати. Иногда его отбрасывает в сторону, и приходится вставать, чтобы ухватиться за него.

Миссис Тейлор была в ярости. Я никогда не видела ее в таком состоянии. Знаю, что это звучит нелепо, но причина была в том, что она пошла в ванную и банка с солью Немо оказалась пустой. Она жаждала этой соли, как пьяница — виски. Вид у нее был ужасный, в розовой шелковой ночной рубашке она казалась еще толще, чем на самом деле.

Я сразу предложила сбегать в деревню и купить другую банку. В действительности это не деревня, а пригородный торговый центр в начале Бедфорд-Хилл-роуд, около станции метро. Но, пройдя полпути, я внезапно вспомнила, что сегодня четверг и магазин закрывается рано. Я бы успела в аптеку, только если бы проехала на метро до Вест-Энда.

Я беспомощно глядела по сторонам, не зная, что делать. Деревья качались на ветру, а дома казались замерзшими. Миссис Тейлор велела вернуться сразу же, поэтому я пошла назад. Когда я вернулась…

— Одну минуту, — прервал Батлер. — В комнате миссис Тейлор был кто-нибудь еще, когда вы ввернулись?

— Да, Алиса Гриффитс — жена кучера. Она вроде горничной и прислуги за все. Алиса уже немолода и с причудами, но всегда была очень славной.

— Продолжайте.

— Когда я объяснила миссис Тейлор, что сегодня четверг, и предложила, что поеду в Вест-Энд, она так рассердилась, что не пожелала и слышать об этом. Миссис Тейлор заявила, что не получит соли Немо, даже если ее жизнь будет от этого зависеть и что все против нее. Потом она посмотрела на меня и крикнула: «Я знаю одну молодую леди, которая лишится наследства, когда я позвоню своему поверенному!» И Алиса слышала ее.

Понимаете, миссис Тейлор завещала мне пятьсот фунтов, хотя я ничем этого не заслужила. Все это знали. Пожалуйста, поверьте мне, мистер Батлер, что я не стала бы никого убивать из-за пятисот фунтов и вообще из-за денег. Беда в том, что это нелегко объяснить. Больше ничего не произошло, пока не случилось самое страшное.

Джойс закрыла лицо руками, прижав пальцы к глазам, потом скрипнула зубами и заговорила снова:

— В половине восьмого я принесла миссис Тейлор на подносе обед. Она… ну, немного оттаяла, хотя пару раз упоминала о том, как хорошо действует соль Немо на ее пищеварение. Я просто не знала, что сказать, поэтому молчала.

Не помню, говорила я вам, что в доме было трое слуг, если не считать меня служанкой? Это Билл и Алиса Гриффитс и кухарка Эмма. Все они, по приказу миссис Тейлор, должны были уйти из дому к девяти вечера. Они так и сделали.

Потом я, как обычно, перестелила кровать миссис Тейлор и положила на ночной столик несколько книг и пачку сигарет. Моей обязанностью перед сном было обойти дом и запереть все двери и окна, как в крепости. Последнее, что я сделала, — это заперла заднюю дверь.

Моя спальня находится около нее. Я немного почитала, а потом заснула, несмотря на вой ветра. И всю ночь, мистер Батлер, звонок в моей спальне не звонил!

Джойс склонилась вперед, стиснув пальцы.

— Они говорят, что я лгу, что звонок был в рабочем состоянии — и это правда — и что миссис Тейлор должна была позвонить, почувствовав страшную боль. Но я клянусь, что она не звонила! Я чутко сплю и услышала бы звонок.

Господи, мне почти хочется, чтобы я солгала — сказала, что приняла пару таблеток снотворного. Их было полно в аптечке миссис Тейлор. Но я думала, что закон не может повредить невиновному. Нас учили этому верить. Я ведь, в сущности, еще не жила, а теперь заперта здесь, ожидая, пока меня повесят.

«Еще не жила? — подумал Батлер. — С таким лицом и такой фигурой? Ну-ну!»

Но на его румяной длинноносой физиономии не появилось и намека на сардоническую усмешку.

— Вы забегаете вперед, — резко напомнил он, словно давая пощечину истеричке.

— Простите. — Джойс взяла себя в руки. — Если вы верите в мою невиновность, на моей стороне целая армия.

— Да. — Батлер неожиданно покраснел. — А что произошло утром?

— Каждое утро я просыпаюсь в восемь, чтобы отпереть заднюю дверь и впустить Алису. Она зажигает огонь на кухне и в каминах. Немного позже приходит кухарка Эмма, готовит миссис Тейлор утренний чай и относит его хозяйке в половине девятого.

В то утро я проснулась — совершенно автоматически; вы знаете, как это бывает, — без нескольких минут восемь. Когда Алиса постучала в заднюю дверь, я вышла в халате и впустила ее. Но было очень холодно, поэтому я вернулась в постель и еще немного подремала. Миссис Тейлор обычно не звала меня до десяти.

Затем, ровно без четверти девять, звонок начал трезвонить. Он звонил долго с маленькими промежутками. Я подумала, что миссис Тейлор опять рассердилась, поэтому побежала, даже не одевшись. Но это была не миссис Тейлор. Когда я добралась до ее комнаты…

Джойс сделала паузу, ее передернуло.

— Алиса Гриффитс встретила меня в переднем коридоре и привела в спальню. Она встала с одной стороны кровати с чайным подносом, а с другой стороны стояла Эмма, только что отпустив шнур звонка, который болтался рядом со щекой миссис Тейлор.

Сама миссис Тейлор лежала на боку, скорчившись, среди скомканного белья. Я сразу увидела, что она мертва, — ее лицо казалось высеченным из камня, как бывает у мертвецов. Алиса и Эмма уставились на меня остекленевшими глазами, словно накачались наркотиками.

На столике у кровати стоял стакан с чайной ложкой и беловатым осадком на дне, а рядом со стаканом — открытая банка из-под соли Немо. На этой банке остались отпечатки пальцев Миссис Тейлор. — Джойс добавила тем же тоном: — И мои.