"Стив Эриксон. Явилось в полночь море (Магич. реализм) " - читать интересную книгу автора

старого заброшенного шоссе, а потом остановились у Парка Черных Часов, где
гуляли по кладбищу "капсул времени" и разглядывали надгробья над зарытыми
капсулами. Начался дождь; казалось, он шел не переставая, погода
становилась все безумнее, партизанские удары молний дробили небо на
фрагменты головоломки, сверху низвергались потоки воды. Они бродили
туда-сюда вдоль рядов капсул, а ливень все усиливался. Жилец не замечал,
что оба насквозь промокли. "Мы совсем промокли", - наконец сказала Кристин,
и он велел ей подождать на краю парка под деревьями. Она пошла куда велено,
а он вернулся к одной могиле за несколько сотен футов от нее и стоял там
почти час, глядя на надгробье, а дождь продолжал лить, и Кристин
становилось все холоднее и мокрее.
Когда они вернулись домой, Жилец сорвал с нее одежду и овладел ею на
подоконнике, где она спала тем днем в солнечных лучах. Краем глаза она
видела, как мимо луны проносятся грозовые тучи, а под мерцающими заплатами
дождя внизу раскачиваются деревья. У нее в уме возник образ: окно
разлетается вдребезги, и они вдвоем вываливаются, скользя по сталагмитам
разбитого стекла, падая окровавленным клубком на вьющуюся внизу дорожку.

Довольно скоро она выяснила, что апокалиптолог - это не врач. За три
недели ее жизни с Жильцом он, насколько она могла судить, никак не
контактировал с окружающим миром, не считая случаев, когда в одиночестве
ездил общаться со своей капсулой на кладбище.
Телефон ни разу не звонил. Никто не приходил в гости. Жилец отсек себя
от всего, отгородившись от прочих людей сначала холмами, потом домом, а
потом дверью в комнату на нижнем этаже. Кристин была единственным жильцом
этого необитаемого пространства, отделяющего его от мира, и часами блуждала
по дому, наблюдая из окна, как паренек-японец выгружает из грузовика новые
белые спутниковые тарелки и загружает на их место испорченные черные.
Оттого что она целый час ждала Жильца под холодным дождем в Парке
Черных Часов, у Кристин начался страшный жар, хотя в приступе горячки она
задумывалась, в дожде ли все дело и не кроется ли тут нечто большее, не
дань ли это ее новогодней удаче. Жилец приносил ей суп, хлеб и сок, "чтобы
оправдать вложенные средства", - цинично говорила она себе в редкие моменты
между мучительными приступами, когда соображала настолько, чтобы
становиться циником. Наконец, на третий день, когда горячка уже спала, он
не удержался от того, чтобы снова ею овладеть, и, похоже, нашел ее
новообретенную слабость особенно захватывающей.
Кристин рассчитывала, что к этому времени сны наполнят ее до краев.
Она ожидала, что к этому времени сны затопят ее, плескаясь белым прибоем в
ямках ее тела. Но ночи ее оставались девственными, засыпая, она попадала в
длинное черное безлунное пространство: угораздило же меня, уныло осознала
она, из всех мужчин в Лос-Анджелесе продаться тому, у которого нет снов.
Если сновидение - это воспоминание о будущем, то она нашла того, кому не о
чем было вспоминать.
В тот день, когда наконец зазвонил телефон, Кристин была дома одна.
Она стояла, уставившись на аппарат, и не знала, что делать. Возможно,
потому, что Жилец, как всегда, не уделял ей ни малейшего внимания, ночью,
когда он собрался скрыться в нижней комнате, она выпалила:
- Звонил телефон.
Дверь за ним закрылась не до конца, нерешительно колеблясь, а потом