"Илья Эренбург. Необычайные похождения Хулио Хуренито" - читать интересную книгу автора

выпивал стакан абсента и, охмелев, декламировал стихи святой Терезы,
доказывал ко всему привыкшему кабатчику, что еще Нострадамус предугадал в
"Ротонде" питомник смертоносных сколопендр, а в полночь тщетно стучался в
чугунные ворота церкви Сен-Жермен-де-Пре. Дни мои заканчивались обыкновенно
у любовницы, француженки, с приличным стажем, но доброй католички, от
которой я требовал в самые неподходящие минуты объяснения, чем разнятся семь
"смертных" грехов от семи "основных". Так проходило мало-помалу время.
В памятный вечер я сидел в темном углу кафе, трезвый и отменно смирный.
Рядом со мной пыхтел жирный испанец, совершенно голый, а на его коленях
щебетала безгрудая костистая девушка, также нагишом, но в широкой шляпе,
закрывавшей лицо, и в золоченых туфельках. Кругом различные более или менее
раздетые люди пили мар и кальвадос. Объяснялось это зрелище, довольно
обычное для "Ротонды", костюмированным вечером в "нео-скандинавской
академии". Но мне, разумеется, все это казалось решительной мобилизацией
вельзевулова воинства, направленной против меня. Я делал различные
телодвижения, как будто плавая, чтобы оградиться от потного испанца и в
особенности от наставленных на меня тяжелых бедер натурщицы. Тщетно искал я
в кафе булочницу или кого-либо, кто бы мог ее заменить, то есть главного
маршала и вдохновителя этого чудовищного действа.
Дверь кафе раскрылась, и не спеша вошел весьма обыкновенный господин в
котелке и в сером резиновом плаще. В "Ротонду" приходили исключительно
иностранцы, художники и просто бродяги, люди непотребной наружности. Поэтому
ни индеец с куриными перьями на голове, ни мой приятель, барабанщик
мюзик-холла в песочном цилиндре, ни маленькая натурщица, мулатка в ярком
кепи мужского покроя, не привлекали внимания посетителей. Но господин в
котелке был такой диковиной, что вся "Ротонда" дрогнула, на минуту замолкла,
а потом разразилась шепотом удивления и тревоги. Только я сразу все постиг.
Действительно, стоило внимательно взглянуть на пришельца, чтобы понять
вполне определенное назначение и загадочного котелка, и широкого серого
плаща. Выше висков под кудрями ясно выступали крутые рожки, а плащ тщетно
старался прикрыть острый, воинственно приподнятый хвост.
Я знал, что борьба бесцельна, и приготовился к концу, Разорванными
клочьями промелькнули в моей голове далекие воспоминания -- смолистая дача
под Москвой, я в детской ванне, розовый и беззащитный, прогулки с
гимназисткой Надей по Зубовскому бульвару, вечера в Сиене над обрывом,
пахнущие миртой. Но эти сладостные видения отгонял от меня Державный,
необоримый хвост.
Я ждал быстрой расправы, насмешек, может быть традиционных когтей, а
может, проще, повелительного приглашения следовать с ним в такси. Но
мучитель проявлял редкую выдержку. Он сел за соседний столик и, не глядя на
меня, развернул вечернюю газету. Наконец, повернувшись ко мне, он приоткрыл
рот. Я встал. Но далее последовало нечто совершенно невообразимое. Негромко,
даже лениво как-то, он подозвал официанта: "Стакан пива!" -- и через минуту
на его столике пенился узкий бокал. Черт пьет пиво! Этого пережить я не мог
и вежливо, но в то же время взволнованно, сказал ему: "Вы напрасно ждете. Я
готов. К вашим услугам. Вот мой паспорт, книжка со стихами, две фотографии,
тело и душа. Мы ведь, очевидно, поедем в автомобиле?.." Повторяю, я старался
говорить спокойно и деловито, как будто речь шла не о моем конце, ибо сразу
отметил, что мой черт темперамента флегматического.
Теперь, вспоминая этот далекий вечер, бывший для меня путем в Дамаск, я