"Илья Эренбург. Необычайные похождения Хулио Хуренито" - читать интересную книгу автора

Еще будь веселенькой, на бал, пожалуйста, да и не девица Марго, а карфагенка
Саламбо, целуй испанца в губы, похожие на скользкие улитки, быстро,
отрывисто целуй, будто сама с ума сходишь от страсти,-- может, еще двадцать
су накинет. Словом, быт, ерунда, хроника. А вот от такой ерунды все ваши
святые и мистики летят вверх тормашками. Все, конечно, по графам
распределено: сие добро, сие зло. А только крохотная ошибка вышла,
недоразуменьице. Справедливость? Что же вы хозяина не выдумали получите,
чтобы у него на ферме таких безобразий не было? Или, может, верите, зло --
"испытание", "искупление"? Так это же младенческое оправдание совсем не
младенческих дел. Это он девицу-то так испытует? Ай да многолюбящий! Только
почему же он испанца не испытует? Весы у него без гирек. На том свете? Да,
да! А свет этот где? На какой карте? Пока что "душа" -- абстракция, а
ручки-ножки -- умрешь -- попахивают, потом косточки, потом пыль".
Я сидел молча, придавленный этими речами. Но вдруг из бессмысленного
вращающегося хаоса выскочила точка, маленькая, черненькая; я быстро
вскарабкался на нее. "Пусть так, нет ни творца, ни смысла, ни добра, ни
справедливости. Но есть ничто. А раз есть ничто, то значит, есть реальность,
есть смысл, есть дух и творец".-- "Мой друг, вы неисправимы. Ведь у вашего
"ничто" тоже нет хвостика. А вот трубка здесь, и я здесь, и испанец. В
том-то и вся хитрость, что все существует и ничего за этим нет. Сейчас
помирает Жан-старичок, пищит в первый раз маленький Жанчик. Дождь шел
давеча, теперь подсохло. Вертится, кружится, вот и все... "
"Но ведь так же нельзя жить, это гнусно, стыдно, наконец просто
ненужно!" -- "Что делать -- не вы выбирали! Вас поставили перед
совершившимся фактом. Дом меблированный. одним очень нравится -- уютно,
другие возмущаются и пока что мирно перевешивают картинки с одной стенки на
другую..."
В эту минуту великолепная и вместе с тем простая мысль осенила меня. Я
думаю, что она исходила от Хуренито и была ею первым откровением мне. Не
обращая внимания на посетителей и официантов, я вскочил, откинул стул и
закричал:
"Но ведь можно уничтожить дом?" Хулио кивнул головой и попросил меня
сесть. "Вполне законное желание. Давайте-ка, займемся этим". Он, наверное,
анархист, в Испании много анархистов, подумал я и шепотом спросил: "Бомба?
Адская машина?" -- "Вы -- прелестное дитя,-- ответил Хуренито,-бомбой можно
покалечить пару толстеньких жандармов, самое большее какого-нибудь короля,
который коллекционирует китайских болванчиков и увлекается игрой в теннис.
Нет, мы займемся иным". Я понял, что спрашивать непристойно, и только,
церемонно поклонившись, сказал: "Я буду вашим учеником, верным и
старательным. Но дайте мне реальность, не то сегодня ночью или завтра утром
я могу сойти с ума". Он вынул из кармана маленькую пенковую трубку и
протянул ее мне. "Набейте добрым "капралом" и курите -- это реальность".
Мы поужинали, и, спросив после сыра две рюмочки "КлоВужо", Хуренито
снова подтвердил мне, что это, то есть "КлоВужо",-- истина, а не сон. Под
утро, в "нео-скандинавской академии", познакомив меня с пухленькой шведкой,
одетой в прозрачную тунику и похожей на свежую булочку с деревенским
слезящимся маслом, он сказал: "Это на самом деле, это вам не добро". И
дружески хлопнул меня по плечу: "А теперь спокойной ночи! До завтра! "

Глава вторая детство и юность учителя