"Илья Эренбург. Тринадцать трубок" - читать интересную книгу автора

Кулишовой, богатство, славу и подмеченную в зеркале обильную седину. Когда
день был плохой, побеждала враждебная партия фон Штейна, ставленники
Виссариона Александровича в Токио или в Белграде делали промахи, управляющий
его имениями сообщал о низких ценах на хлеб, Кулишова получала слишком
частые подношения от придворного вьюна Чермнова, - сановник раздраженно грыз
трубку, и на нежном роговом мундштуке чуть намечался след крупного зуба.
Так настало первое потрясение в жизни молоденькой и фешенебельной
трубки. С утра Виссарион Александрович был раздражен плохо проведенной ночью
и скверным вкусом во рту. Не дотронувшись до завтрака, морщась брезгливо, он
выпил стакан боржома. Невашеин принес несколько телеграмм и газеты.
Развернув "Новое время", Виссарион Александрович замер. Его партия была
против соглашения с Румынией. Когда поисками фон Штейна договор все же был
заключен, он надеялся на мгновенное поражение румынской армии, ибо только в
этом видел залог дальнейшего укрепления своей дипломатической карьеры. И вот
газета сообщила о совместной победе русских и румын. Сановник был не только
расстроен, но и возмущен. Годами он жил мыслью о том, что его личные успехи
и благо России - одно и то же. Если бы сейчас разбили и румын и русских -
это означало бы конец фон Штейна, его, Доминантова, торжество,
следовательно, счастье горячо любимой империи. Так думал сановник. Так
думая, он с отвращением пообедал: бушэ а-ля рэн пахли жестью, а груша
пуар-империаль напоминала резину. После обеда он прочел письмо управляющего
о том, что урожай всюду плох, что в имении Разлучево сгорели все службы, а в
Ивернях, где был лучший конский завод, начался сап. Совершенно расстроенный,
Виссарион Александрович решил поехать в неурочный час к Кулишовой, послушать
колоратурное сопрано и поглядеть на детскую рубашонку. Но в будуаре он нашел
полный беспорядок и, и заглянув в спальню, увидел отнюдь не детскую рубаху
Чермнова. Приехав домой, сановник прилег и закурил трубку; болели виски; все
ему было противно. Он ясно сознавал, что гибнет Россия, гибнет любовь,
гибнет он сам, Виссарион Александрович Доминантов, седой, старый, никому не
нужный. Хотелось плакать, но слез не было, и, хмыкнув, он только
почувствовал во рту горький, отвратительный привкус.
"Какая невкусная трубка", - подумал он и позвонил.
Вошел Невашеин, подал вечернюю почту и, почтительно осклабясь,
поздравил сановника с крупной победой на фронте.
- Идиот! - отнюдь не дипломатично крикнул Виссарион Александрович,
зная, что перед ним не сэр Гарольд Джемпер, а простой чиновник, и, немного
отойдя, добавил:
- Возьмите эту трубку. Я ее больше не буду курить. Подношение по случаю
победы. Вы можете быть довольны - это прекрасная трубка системы доктора
Петерсона.
Вещь долговечнее слова. На следующее утро Николай Иванович Невашеин уже
не вспоминал нанесенной ему обиды и наслаждался неожиданным подарком.
Правда, он никогда до этого не курил трубки, удовлетворяясь "Сенаторскими"
папиросами (высший сорт "А" - 10 шт, 6 копеек), и, закурив впервые, испытал
легкий приступ тошноты. Но все, что делал Виссарион Александрович, было для
Невашеина возвышенным и вожделенным. По вечерам, подобрав в кабинете
сановника старый номер английской газеты "Таймс", Невашеин шел в пивную
Трехгорного завода, спрашивал бутылку портера и быстро, неуверенно поглощал
моченый горох - он подсмотрел раз, как сановник, в павильоне на бегах,
заказал себе портеру, но сильно сомневался в том, чтобы Доминантов стал есть