"Илья Эренбург. Рассказы этих лет " - читать интересную книгу автора

"Он прав. Я играла и заигралась, я не умею отличить правду от вымысла..."
Минуту спустя она сдавалась: "Он говорит так потому, что не любит. А я
теперь знаю, что одно дело - играть умирающую, другое - умирать". Так
металась она неделю, а потом написала Доронину страстное, бестолковое, как
она сама говорила, "бабское" письмо: она клялась в любви, писала: "Если ты
захочешь, я брошу сцену. Я могу жить без искусства, но не без тебя..." Когда
она опустила письмо в ящик, ей стало страшно: "Вот и конец актерки!"
Она долго ждала ответа. Наконец пришел письмоносец, привыкший к
вскрикам радости и страха, равнодушно он протянул ей то письмо, которое она
с трепетом опустила в ящик. На конверте было написано: "Выбыл из части". Она
пролежала весь день. Вечером она играла, дурно играла, машинально повторяя
затверженные фразы. Она знала, что Доронин убит. Началась поддельная жизнь;
вставала, одевалась, репетировала, обедала, чувствуя, что все это - вымысел.
Потом снова пришел письмоносец, и она прочитала: "Дорогой товарищ! Я
должна сообщить вам печальное известье. Ваш жених, майор Доронин, скончался
в нашем эвакогоспитале. Мы делали все, чтобы его спасти, но ранение было
очень тяжелое. Он был мужественным до конца, просил меня написать вам и
переслать его ручные часики. Я старая женщина, и я, как мать, прижимаю вас к
своему сердцу..."
Лиза сказалась больной. Ее не видели два дня. Потом она пришла в театр.
Она играла нелюбимую роль; но было в Лизе что-то новое. Когда она сказала:
"Если любишь, весь мир в тебе, а смерти нет", - зал замер. Ей устроили
овацию. Режиссер, лысый и грустный, говорил: "Лизонька, вы очень выросли, вы
стали большой актрисой..." Она беззвучно отвечала: "Не нужно..." Она пришла
домой и в сотый раз перечитала письмо незнакомой женщины. "Он сказал ей, что
он - мой жених..." Она глядела на часы Доронина. Стрелка медленно сползала
вниз. И вдруг Лиза подумала: "А все-таки я актерка..."

Счастье

Когда генерал Брянцев смеялся, казалось, что жизнь его переполняет.
Годы не тронули его черных жестких волос. Он был неизменно весел. В те
горькие дни, когда бойцы, задыхаясь от пыли и тоски, отступали к Дону,
Брянцев говорил: "Скоро развернемся", - и смертельно усталые люди улыбались.
Начальник штаба, полковник Сиренко, смотрел на Брянцева с удивлением: вот
оно, счастье!
Сиренко был неуживчивым, его боялись. Может быть, ожесточила его
болезнь - язва желудка. Он выносил только молоко; и на одном из штабных
грузовиков, среди кроватей, столов и ящиков, передвигалась лысая корова,
выпуклыми равнодушными глазами глядевшая на зловещие картины войны. Страсть
к работе помогала полковнику справляться с болезнью: над картой он оживал.
Он видел все изгибы земли, все возвышенности и лощинки; знал силы
противника, изучил его привычки и слабости. Брянцев говорил: "Я без Сиренко
как без глаз". А полковник считал себя глубоко несчастным: он был прикован к
штабу. Он жил боем, но не видел боя. Уныло, надтреснутым голосом он кричал в
телефон: "Дайте обстановку!" Не было у него ничего в жизни, кроме этой
исполосованной карандашами карты. Он не ждал ни от кого писем. Дочь его
умерла; с женой он давно развелся.
Сиренко старался не глядеть на Брянцева, когда тот читал длинные
письма. Полковник знал, что жена Брянцева Мария Ильинична живет в розовом