"Илья Эренбург. День второй" - читать интересную книгу автора

носом. Теперь все его занимало: гримасы актера, рифмы, смешные словечки.
После Лаврушина два комсомольца читали собственные стихи. Один из них
клялся, что Кузнецк не уступит Магнитогорску. Другой был лириком, он
восклицал: "Твои физкультурные губы!" Обоим много аплодировали.
Час был поздний, но комсомольцы не расходились. Они упрашивали
Лавруптина почитать еще. Шура крикнула: "Что-нибудь покрасивей",- и
покраснела от смущения. Лаврушин достал из портфеля книжку и начал читать.
Кольке показалось, что он уже читал это. Может быть, в школе?.. Сначала
было очень смешно. Потом Колька услышал слова странные и необычные. Он знал
эти слова. Он даже часто слышал их: "дорога, душа, пыль, грусть". Но никто
перед ним не повторял этих слов в столь неожиданном и прекрасном очертании.
Казалось, что это написано на чужом языке. От волнения захватывало дух.
Колька не видел больше ни товарищей, ни Лаврушина, который то закатывал
вверх глаза, то, багровея весь, ударял кулаком по столу. Колька слушал.
Все шумно зааплодировали. Колька не мог шевельнуться. Он хотел
спросить, что же с ним приключилось, откуда берется такая сила, какой
человек мог написать эту книгу? Но он еле слышно пробормотал: "Что это?"
Чапылов, который сидел рядом с Колькой, ответил: "Не знаю". Потом Чапылов
подошел к Лаврушину, заглянул в книжку и вернулся с обстоятельным ответом:
"Сочинения Н. В. Гоголя". Колька не слушал его. Рассеянный, он прошел в
свой барак. Он лег, но не мог уснуть. Он продолжал слышать странные слова.
Они заполняли мир, и Колька растерянно прислушивался к их гуду. Он понял,
что кроме вещей, есть слова и что эти слова живут отдельной жизнью. Мир,
который и прежде казался ему необъятным, снова вырос.
В ту ночь он не спал. Он много думал. Мысли его были путаны. Он вдруг
догадался, почему в роще он не мог ничего сказать большеглазой Марусе.
Кроме знания, существовало другoe: звуки, беспричинная боль п огромная
непередаваемая радость.
Когда начало светать, он вышел на улицу. До работы оставался час. В
воздухе было нечто смутное и беспокойное. Все мчало, капало, гудело. Была
оттепель. Значит, скоро год, как он здесь... Весна, с ее двоением, с
дыханием, полным слез, цветочного сока и карболки, с ее зудом, гулом и
глубокой немотой, теперь не показалась Кольке мучительной. Она шла на него,
как счастье. Когда в голубоватом тумане показались кауперы, Колька подумал:
домна будет пущена к сроку! Так строят завод. Так строят и человека.

4

Революция одних людей родила, других убила. Колька Ржанов рос и
радовался: он только начинал жить. Курносая Шурка из Криводановки ходила,
как именинница: она сразу получила все - и азбуку, и городские туфельки, и
кипо, и собрания. Па собраниях, вместе с другими, она решала, как быть и
что делать. Васька Смолин поступил в институт черной металлурши. Их было
много - Колек, Васек и Шурок. Неуклюже и весело они вступали в жизнь.
В Свердловске Колька часто встречал нищего, который приговаривал:
"Гражданин, подайте отверженному!" Это был Иван Гаврилович Благонравов,
бывший профессор Духовной академии. Он был стар, немыт и нечесаи. Когда ему
удавалось набрать несколько рублей, он жадно тянул из горлышка горькую. Его
тощие ноги дрожали. Он спал в подвале развалившегося дома. Он был болен и
мочился под себя. Никто за ним не смотрел. Когда-то он любил открытки с