"Олег Ермаков. Зимой в Афганистане (Рассказы) " - читать интересную книгу автора

глухой удар, и Опарин налетел на Костомыгина. Костомыгин обернулся. Опарин,
вобрав голову в плечи, продолжал шагать, торопливо надевая фляжку на ремень.
Позади него крупно вышагивал высокий, длинноногий сержант Шварев.
"Надо быть начеку", - подумал Костомыгин, отворачиваясь.
"Чижи", то есть ребята, отслужившие шесть месяцев, предупреждали
"сынов", что они должны быть настороже и делать только то, что скажут;
говорили, что все оплошности "сынов" на операции по возвращении в полк будут
"разбираться" старослужащими, разведрота - это вам не артбатарея, и не
хозвзвод, и не пехота, и всё должно быть "от и до", не хуже, чем у всяких
там "беретов". За месяц службы в роте Костомыгин достаточно насмотрелся на
дедовские суды, и на предстоящем "разборе" ему совсем не хотелось быть в
числе обвиняемых. А Опарин вот уже и попал в это черное число. Надо ухо
востро держать.
Луна скрылась, и степь снова стала черной, и звезды засветились ярче.
Рота мерно шагала вдоль холмов.
Посвежело. В степи свистнула птица.
Впереди послышался топот.
- Бегом! - приказал громким шепотом Шварев, и Костомыгин побежал.
"Опаздываем", - сообразил он.
Они долго бежали, потея и глотая пыль.
Костомыгин придерживал одной рукой автомат, другой - флягу. Но подсумок
с магазинами больно колотил по другому боку, и он отпустил автомат и начал
придерживать подсумок. Автомат, ударяясь о грудь, причинял еще большую боль,
и он снова схватился за него.
Они бежали так быстро и долго, что у Костомыгина в груди расхрипелось,
и он поклялся не притрагиваться отныне к сигаретам, отныне и во веки веков.
Наконец они добежали до крайнего холма и увидели в степи силуэты башен,
домов и дувалов. Ветер дул от кишлака, и Костомыгин уловил все тот же
ласковый аромат цветения. Ветер подул сильнее, мощная цветочная волна
окатила запыленных, тяжело дышащих людей в мокрой, терпко пахнущей одежде.
Под последним холмом была развилка: одна дорога, та, по которой они
бежали, вела в кишлак, а другая уходила в степь. Два взвода во главе с
лейтенантами ротный послал к кишлаку, остальные залегли на холме, укрывшись
за валунами и направив стволы ручных пулеметов и автоматов на развилку.
Костомыгин тщательно прижимался к камням и чувствовал, как они влажны и
как приятно холодят живот и грудь. Он сплевывал пыльную, вязкую слюну и
думал: ну, теперь можно глотнуть из фляги или еще нет? Оглянулся по
сторонам, осторожно расстегнул ремень, подтянул, не снимая с ремня, фляжку к
груди, открутил крышку, пригнул голову, приложился вытянутыми губами к
горлышку и насосал полный рот воды. Прополоскав рот, он проглотил воду,
пожалев выплюнуть. Еще раз присосался к фляжке, а потом закрутил крышку,
застегнул ремень, вытер губы и подумал: покурить бы.
В небе осталась одна звезда - Венера. Дорога посветлела, кишлак
приблизился. Дорога была пуста. Все смотрели на нее, и Костомыгин смотрел,
думая о том, что все это бессмысленно: никто здесь не появится, и никакой
стрельбы не будет, - просто взойдет солнце, и они вернутся в полк. Это была
его первая операция, и он не верил, что она будет настоящей, одной из тех, о
которых так живописно рассказывали ротные ветераны.
Ему стало лень глядеть на дорогу, по которой никто не пойдет, он зевнул
и прикрыл глаза, чтобы дать им отдых... Он проспал не дольше минуты и