"Олег Ермаков. Вариации " - читать интересную книгу автора

осенью, а осень - золотая фестивальная нота... Ты забыл весну. Ну, она
навсегда в прошлом.
Виленкин прятался в парке. Здесь были заросшие грязные пруды, мощные
деревья, уродливо огороженная танцплощадка, внушительный туалет, - издалека
можно было подумать, что это тир или кафе. Виленкин укрылся в самом
отдаленном уголке. Под ногами лежали черные листья. Пахло сыростью,
забытостью. Где-то внизу, далеко, за рекой что-то ухало, то ли сваи
забивали, то ли вагоны сталкивались. Удары больным эхом отзывались в голове.
Виленкин испытывал неодолимое желание растянуться на скамейке во весь рост.
На деревьях каркали вороны. Гадили. Он слышал характерные шлепки по
асфальтовым дорожкам. Заспанный школьник выгуливал здорового лохматого пса.
Надо было действовать. А он шел по кривым каким-то линиям, отсиживался
в старом дряхлом парке. И уже, пожалуй, сочинял "Времена года"? Метеосюиту
или сонату. Из пьяного черепа. Мозги мои осыпает алкоголь. Кризис
среднего... Золото Рейна. Цитата из Вагнера. Далее этюды конкретной музыки:
шлепки вороньего дерьма, железное уханье. Тяжкие похмельные воздыхания.
В желудке ощущалась мучительная пустота. Виленкин даже подумал, не
пожевать ли листьев. Они вкусно пахли. Но не стал, опасаясь. Начнется
расстройство. А ему надо прийти в форму перед тем, как он предстанет перед
тем... черт, то есть перед Д. М., Леночкой, - они такого свинства не видели.
...Конкретная музыка, и все эти опыты, и сокрушение виолончели, и
погружение в бассейн с громкоговорителями - в "Водную музыку" - все это
трюкачество...
Виленкин оглянулся. Вокруг никого не было, заспанного школьника пес
утащил дальше. И тогда он смахнул листья со скамейки и лег-таки, вытянулся.
Над ним нависло серое мутное небо в обрамлении крон. Небо закачалось, кроны
тоже. Он закрыл глаза.
В центре города, в осеннем парке возле уцелевших фрагментов крепостной
стены, у подножия телевышки, проткнувшей бесконечность (или конечность, еще
не ясно), лежал в черном пальто Петр Виленкин. Ему было плохо. Потом стало
немного лучше. Сначала казалось, что лежа он и умрет. Но вскоре понял, что
ему легче лежать и он не умрет. И ему еще придется... да, придется.
Перед закрытыми глазами поплыли фрагменты дружеской пирушки. Ненароком
движение фигур стала сопровождать тихая музыка. Не Оффенбах, а - каково? -
Стравинский, фрагменты "Аполлона Мусагета". Повороты, руки с фужерами вверх.
Наклон головы - к тарелке. Шаги. Руки с фужерами - вверх. Речь
Вержбиловича - движутся губы, слов нет. Пируэты сигаретных угольков. Курятся
дымки. Черные чулки влево, вправо. Друг на друга. Вержбилович, смуглый,
белозубый, с бутылкой. Рыжий режет хлеб. Руки с фужерами - вверх... И
неизъяснимый, загадочный Апофеоз: течение крови, приготовление бинтов.
Но тут Виленкин услышал живых посторонних людей и вынужден был открыть
глаза. На дорожке стояли две женщины, одна в платке и очках, другая в
шляпке. Старые лица выражали боязнь и озабоченность.
Виленкин про себя чертыхнулся и решил не вставать. Но тут же передумал
и опустил одну, потом другую ногу, сел.
- Вам... нехорошо, молодой человек? - осмелев, поинтересовалась женщина
в шляпке.
На поводке она держала собачку с большими слезящимися глазами; собачка
тоже участливо смотрела на Виленкина.
- Нет, - сказал Виленкин. - Да. Ничего, все в порядке.