"Алексей Ермолаев. Жареный лед " - читать интересную книгу автора

начальнику. Заявление мое он порвал.
- Ерунда. Новое напишу, - меланхолично пообещал я.
- Что ты будешь делать без газеты? - строго спросил он. К моему
удивлению, в голосе Куркина явственно про звучала тревога.
"В плотники наймусь", - чуть не съязвил я. Эх, не зря меня редакторша
невзлюбила, милейшая женщина. Проклятый язык, он не только до Киева доведет.
- Педагогический институт без отрыва от производства заканчиваю. Буду
нести детям... как там у Некрасова, - поддержал я разговор, - а то в
стройуправу подамся. Буду им липовые отчеты сочинять, сейчас сочинители
везде нужны...
- Брось трепаться! - строго приказал заведующий. - Бабы испугался?
- Испугался, - охотно согласился я, - она меня может в бараний рог
скрутить. Свободно. А мне жить хочется.
- Терпеть, парень, учись. Это главная наука. Она в любом месте
пригодится.
- Не, и не уговаривайте. Иначе я потеряю уважение ко всему роду
человеческому. Сами с Купчихой разбирайтесь. Мы с ней - как разнополюсные
заряды...
- Писать ты умеешь? - не унимался мой доброжелатель, - умеешь. Я в твои
годы по гвоздям лупил и думать ни о чем таком не думал. Считай, тебе
повезло...
- В рубашке родился, - не смог удержаться я. Действительно, на редкость
подходящий момент говорить о моем счастье.
- И родился! Глядишь, в центральную прессу попадешь.
Придется вспомнить тогда меня добрым словом...
Я тем временем достал из ящика четвертушку бумаги и крупно вывел на
ней: "Заявление".
- Дурья башка, - сразу отреагировал бывший плотник, - журналистика -
все равно как зараза какая. Не отвяжешься. Потянет писать, а
мастерства-то... Тю-тю, нету. Разучился парнишка молодой. И наляпаешь
несусветицу... - Куркин задумался на несколько секунд, подбирая достойное
сравнение. Мне показалось, что он присовокупит нечто непечатное. И вдруг он
сразил нелепым образом: - Несусветицу наляпаешь, вроде жареного льда.
Я не вступил в спор. Писать? Ну нет, с меня довольно. Журналист
окончательно меняет профессию. Виктор Петрович истолковал молчание как знак
согласия и с воодушевлением продолжал:
- Надо профессией овладевать всерьез. Почему все уверены, что стоит
захотеть и напишешь, как Лев Толстой?
Письменный стол, брат, точь-в-точь такой же станок. Фразу клеить,
вымерять, шлифовать требуется. Неумеха испортит материал, а мастер вещь
изготовит.
Горячи были его слова, но не жгли. Жаль, что слушал бывшего коллегу
вполуха. Он оказался неплохим провидцем. Удержаться от мемуарной заразы я не
сумел. Впечатления от милицейской службы переполняли меня. Дома на эту тему
было наложено негласное табу. На свиданиях о милицейских буднях вообще не
желали знать. Где найти отдушину? Оставалось лишь довериться бумаге. В
противном случае меня бы разорвало от лавины эмоций.
Но даже в дневнике не сохранилось ответа на естественный вопрос: "А
почему все-таки пошел служить в отделение?" Я храню его на самом донышке
души, ибо совестно признаваться в том, что столь важный шаг сделан с