"Виктор Ерофеев. Розанов против Гоголя" - читать интересную книгу автора

Никто не мог быть более решительным критиком розановского отношения
или, я бы даже сказал, поведения по отношению к Гоголю, нежели сам Розанов,
который совсем с иной точки зрения взглянул на творчество Гоголя после
революционных событий 1917 года.
После революции мысль Розанова расслоилась. С одной стороны, он
объявил русскую литературу виновницей революции и тем самым оказался в роли
пророка, пророчество которого осуществилось. Не он ли все время
предупреждал, предостерегал? "Собственно, никакого сомнения,-- писал Розанов
в своей последней книге "Апокалипсис нашего времени" (1918), - что Россию
убила литература. Из слагающих "разложителей" России ни одного нет
нелитературного происхождения"⁵¹. Он развивает свою идею в статье
"Таинственные соотношения": "После того, как были прокляты помещики у Гоголя
и Гончарова ("Обломов"), администрация у Щедрина ("Господа Ташкентцы"),
история ("История одного города"), купцы у Островского, духовенство у
Лескова ("Мелочи архиерейской жизни") и, наконец, вот самая семья у
Тургенева ("Отцы и дети" Тургенева перешли в какую-то чахотку русской
семьи", - пишет Розанов в той же статье. - В. Е.), русскому человеку не
осталось ничего любить, кроме прибауток, песенок и сказочек. Отсюда и
произошла революция. "Что же мне делать, что же мне наконец делать". "Все --
вдребезги"!!" ⁵².
Но одновременно с этим совершенно другая тенденция вырвалась из-под
розановского пера. Он - свидетель революции - обнаружил, что народ,
выступивший в революции активной силой и показавший истинное свое лицо,
вовсе не соответствует тому сказочному, смиренному, богобоязненному народу,
который идеализировался Розановым в его четырех пунктах (см. выше).
Славянофильское представление о народе оказалось мифом ⁵³. Народ
оказался не тот. Не той оказалась и государственность. С мукой переживая
распад "былой Руси", Розанов тем не менее вынужден констатировать: "Русь
слиняла в два дня... Самое большее - в три. Даже "Новое время" нельзя было
закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом
рассыпалась вся, до подробностей, до частностей"⁵⁴.
Для Розанова наступила пора "переоценки ценностей". После революции
он убедился во внутренней гнилости самодержавной России, которой управляли
"плоские бараны", и пришел к выводу, что Россия была в конечном счете именно
такой, какой ее изображала русская литература: обреченной империей.
Розанов так и не снял противоречия, существующего в его предсмертных
мыслях, в которых Гоголь по-прежнему занимает важное место. Ведь Гоголь
остается одним из "разложителей" России, однако при этом он прав: "Прав этот
бес Гоголь" ⁵⁵. Смена вех тем не менее поразительна: Розанов
отказывается от славянофильства и выбирает между И. Киреевским и Чаадаевым
-- Чаадаева. "Явно, Чаадаев прав с его отрицанием России", - утверждает
Розанов, и одновременно происходит его примирение со Щедриным: "Целую жизнь
я отрицал тебя в каком-то ужасе, но ты предстал мне теперь в своей полной
истине. Щедрин, беру тебя и благословляю"⁵⁶. Но особенный интерес
представляет его переоценка Гоголя. Подчеркивая, что в этой переоценке
главную роль сыграла революция ("Вообще - только революция, и - впервые
революция оправдала Гоголя"), Розанов теперь выделяет Гоголя из русской
литературы как писателя, первым сказавшего правду о России: "...все это были
перепевы Запада, перепевы Греции и Рима, но особенно Греции, и у Пушкина, и
у Жуковского, и вообще "у всех их". Баратынский, Дельвиг, "все они". Даже