"Виктор Ерофеев. Жизнь с идиотом" - читать интересную книгу автора

Виктор Ерофеев.

Жизнь с идиотом


Друзья поздравили меня с идиотом. Это, сказали они, НИЧЕГО. Обнимали,
тискали, целовали в щеки. Я растерянно улыбался, голова кружилась, мелькали
руки, улыбки; я целовал друзей в щеки, обнимал их и тискал. Клубились пары
дружбы. В сладковатых парах голова моя была шаром, а туловище и ноги -
ниточкой, намотанной на пиджачную пуговицу. Я подпрыгивал и подергивался.
Странное, скажу вам, чувство. Отвратительное состояние нестабильности. Таким
я себя запомнил в день наказания.
Друзья признались, что опасались худшего, что были все основания
опасаться худшего, а тут на тебе - жизнь с идиотом; наказание легкое,
необременительное, можно даже сказать вовсе не наказание; смотря, конечно,
как смотреть, так вот, если смотреть сквозь прореху наших времен, то в таком
наказании угадывается тайная форма доверия (тебе все-таки не все пути
закрыты!), новый род жизнедеятельности, скорее поручение, чем порицание.
Словом, миссия. Тем более, добавили друзья, что предоставлен выбор. Они
проявили к Тебе снисхождение... Я насторожился. Не проявляют ли друзья ко
мне снисхождения? Ну, знаете ли, сказал я, жизнь с идиотом - тоже мне
подарочек! Не нужно мне ничьего снисхождения!
Вы замечаете: здесь был намек. Отдайте мне мое наказание. Это мое
наказание. О нем судить мне, а вытискайте меня и обнимайте, и я вас тоже
буду тискать и обнимать.
Я был мнителен в ту зиму, мнителен и беспокоен, и мир опрокинулся в мою
мнительность, границы между предметами размылись; курились сладковатые пары.
Друзья с новой силой меня целовали, и я целовал их - так мы целовались.
Целуя, друзья говорили: старик, есть счастье в несчастье. Чего греха
таить, тебе всегда несколько недоставало сострадания; слабовато - дружески
щурились друзья, - у тебя с этим делом, по этой части. И моя несчастная жена
тоже кивнула: слабовато. Ну, слава богу, - сказал я с наигранным чувством, -
ну, слава богу! Наконец-то я понял, за что меня наказали: за недостаток
сострадания.
Поднялся смех. Мы все наслаждались моим остроумием. Мы чокнулись. Мы
много и вкусно ели. Однажды лопались рябчики в сметане. Так мы их съели. А
почему бы нам было не съесть рябчиков в сметане? В сметане они были совсем
как живые.
Я не спорил с друзьями. Не видел в том проку. Я вынашивал свой идеал
идиота. Совсем не хотелось брать какого-нибудь случайного олигофрена:
оплывшее пористое лицо, заплеванный подбородок, подергивание исковерканных
рук, мокрые штаны. Загромождение жизненного пространства - и ничего больше.
Я мечтал о совершенно иной патологии - блаженной, юродивой патологии,
народной по форме и содержанию. Я представлял себе степенного лукавого
старца с востреньким глазом цвета выцветшего неба. Пьет чай вприкуску, лик
светлый и чистый, а набежит рябь безумия - сам дьявол мутит. Амбивалентный
такой старичок. И возни с ним мало, и помрет, глядишь, скоро. А с
олигофреном поди справься. Как забьется, паскуда, в припадке...
Ну, может быть, мой идеал был не совсем уж моим - заимствования,
разумеется, присутствовали: загорская паперть мерещилась, да и пьем все мы с