"Венедикт Ерофеев. Дневник. Записки сумасшедшего." - читать интересную книгу автора

А 16-ого числа, с этого противного вечера одноклассников, началось самое
главное... И удивительно то, что я упивался ее действиями, явно
рассчитанными на то, чтобы отравить атмосферу школьным питомцам... Она
хорошо знала, что пользуется дружным презрением "девушек-одноклассниц" и
тем не менее решила явиться на вечер без приглашения, дабы произвести
сенсацию сначала своим приходом, а потом своими очаровательными шалостями.
Правда, наш совместный с ней приход на вечер произвел далеко не сенсацию;
я вынужден был констатировать всеобщее уныние и одновременно, затаив
злобу, отразить несколько мрачных взглядов... Однако я понял с первой же
минуты, что "очаровательными шалостями" Ворошнина если не произведет
фурор, то, по крайней мере, заставит разойтись эти полторы дюжины впавших
в уныние одноклассников.
Последние нисколько не были удивлены, когда Лидия Ал. церемониально
извлекла из внутренних карманов пальто 2 прозрачных бутылки и цинично
заявила, что "даже Веничка" считает их содержимое чрезвычайно полезным для
желудка... Я, стараясь усилить невыгодное впечатление, произведенное ее
словами, поспешил подтвердить гигиеническую верность гениальной фразы
моего кумира...
В продолжение получаса Ворошнина торжествовала... И, казалось, ее
совершенно не смущало то обстоятельство, что только я один осмеливаюсь
разговаривать с ней и что мы в некоторой степени обособились.
...Захарова своим неуместным затягиванием "Школьного вальса" развязала,
наконец, ей руки - и с этого момента я с нескрываемым восхищением следил
за всеми ее движениями...
Прежде всего, заслыша робкую "пробу" Захаровой, она дико заржала, вызвав
недоумение всех собравшихся, затем флегматично сообщила всем о своем
презрении к песням вообще - и, в довершение всего, ошарашила милых
одноклассников нецензурной приправой к своему лаконичному признанию...
Фурор был неотразим... Я, признаюсь, проникся даже пьяной жалостью к этим
девицам, которые - вместо того чтобы прогнать возмутителя спокойствия, -
уныло справились друг у друга о времени, о погоде и стали медленно
одеваться... А Ворошнина продолжала неутомимо хихикать, ерзая по стулу и
по моей ноге...
Нет, я нисколько не жалел о безжалостном разрушении вечера... Я охотно
помогал ей смеяться над письмом Муравьева и допивать водку из горлышка. Я
так же охотно согласился бы сидеть до конца летних каникул на этой куче
ж/д шпал под моросящим дождем и позволять обращаться с собой, как с
грудным ребенком... Я преклонялся перед этой очаровательной пьяной
скотиной, которая могла делать со мной все, что хотела...
На следующий день я от нее же узнал, что она не могла добрести до своей
комнаты - и на лестнице ее мучительно рвало...
Вечер 18-ого числа совершенно неожиданно отрезвил меня... Первый же
рассказ, которым меня встретила Ворошнина и который больше походил на
похабный анекдот, до такой степени озлобил меня, что я утратил всякую
боязнь - и осторожно послал ее к черту... В ответ она по традиции глупо
заржала и пообещала завтра же всем сообщить, что она послана к черту самим
Ерофеевым...
В тот же вечер ее в совершенно пьяном состоянии и отчаянно ругающуюся
вывели из танцевального зала 2 рослых милиционера и препроводили в
отделение... При этом ей за каким-то дьяволом понадобилось громогласно