"Василий Ерошенко. Лидер 'Ташкент' " - читать интересную книгу автора

Политрук БЧ-V Василий Иванович Смирнов, он же секретарь партийной
организации, сразу произвел на меня впечатление человека спокойного,
скромного и обстоятельного, каким и оказался на самом деле. Политработником
БЧ-II был младший политрук Григорий Беркаль, которого в кают-компании почти
все звали просто Гришей. Юношески худощавый, очень живой и подвижной, он
выглядел еще моложе своих двадцати с небольшим лет, что, однако, не мешало
Беркалю пользоваться уважением не у одних артиллеристов, а и во всем
экипаже.
На корабле, где предусмотрена должность старпома, бывает еще помощник
командира. На "Ташкенте" эту должность занимал старший лейтенант Сергей
Константинович Фрозе - смуглый, с выразительным лицом молдаванин,
темпераментный и даже несколько экспансивный, но зато - в этом я скоро
убедился - не унывающий ни при каких обстоятельствах. Фрозе я знал до сих
пор лишь "издали", как сослуживца по эскадре. А на "Ташкенте" нашел в нем не
только хорошего помощника, но и чудесного товарища.
Здесь же надо сказать и о командирах основных подразделений лидера,
которым принадлежит важная роль в дальнейших событиях. Из них наиболее
хорошо был мне известен командир БЧ-V, или старший инженер-механик Павел
Петрович Сурин, мой сослуживец по "Шаумяну".
Про флотских механиков иногда говорят, что у них-де слаба строевая
жилка и складываются порой слишком "производственные" отношения с
подчиненными. Работа у корабельных котлов и машин в спокойной обстановке
действительно несколько похожа на заводскую, и это накладывает известный
отпечаток на привычки людей, их манеру держаться. А из-за шума механизмов
словесные команды тут нередко заменяются условными знаками, жестами. Но что
касается требовательности к личному составу, то, сколько я знал Сурина, это
командирское качество всегда было присуще ему в наивысшей степени.
Многим Павел Петрович казался сухим и мелочным педантом. Он и впрямь
был способен месяцами помнить про оплошность машиниста или трюмного, не
вовремя перекрывшего на тренировке какой-нибудь клапан. А учет всех
расходных материалов вплоть до протирочной ветоши вел лично. Он вообще
постоянно что-то записывал в блокнот, с которым никогда не расставался, и
это тоже не всем нравилось. Однако никто не стал бы оспаривать, что Сурин не
просто знаток своего дела, но и самозабвенно ему предан. И еще на "Шаумяне"
я имел случай убедиться, какой это смелый и решительный человек.
Нет нужды разбирать тут, почему тогда вспыхнула бочка с бензином,
находившаяся на палубе в двух метрах от торпед. А корабль стоял у топливной
пристани, куда подошел для приема горючего... Услышав неожиданный сигнал
тревоги, я выскочил наверх и застал такую картину: вблизи торпедного
аппарата ярко горит какой-то предмет, а механик сидит на нем верхом с
огнетушителем в руках. Именно сидит верхом - так мне это в первый момент
представилось...
Сурин отнюдь не был виновником случившегося. Но, понимая, какая
опасность грозит кораблю, он стремглав бросился с "минимаксом" к месту
происшествия, опередив всех, кто находился ближе. И так разбежался по
скользкой палубе, что на какое-то мгновение пылающая бочка оказалась у него
между ног - как раз в этот момент я и появился наверху. Все обошлось
благополучно. Но опасность была быстро ликвидирована в значительной мере
благодаря молниеносной реакции Сурина, его самоотверженности.
На "Ташкенте" военинженер 3 ранга Сурин предстал предо мною в обычном