"Василий Васильевич Ершов. Страх полета" - читать интересную книгу автора

стариковский спор. И главным в этом споре было понимание того, что, как ни
прискорбно, как ни жалко, а никуда не денешься: жизнь нашей гражданской
авиации, в общем, не удалась. Не претворилась, так сказать, в детях.
- Это как в иной семье: вроде все внешне как у других, а внутри семьи
зреют и зреют противоречия, дети убегают от них, семья разваливается, и к
старости становится ясно, что - нет, не удалась жизнь. Не удалась... а жить
надо. - У терпеливого Петра Степаныча был немалый опыт в этой части, но, по
молчаливому согласию, такие темы в экипаже не обсуждались.
- Жизнь не удалась потому, что мы всегда на задворках у военных.
Лампасы командуют небом. Да и у них, что ли, так уж удалась? - Климов
вспомнил лицо своего военного друга и крякнул.
- Да уж. - Бортинженер, заскрипев пружинами койки, повернулся лицом к
командиру. - Невооруженным взглядом ясно видно, что у красноармейцев дела
тоже идут к нулю. Эти, горластые... демократы, мать бы их... в своем
стремлении угодить той холеной Европе, Америке, бросились чуть не
брататься... Аж заспотыкались! С бывшим потенциальным противником! Ах, нам
нечего делить! Ах, нам надо дружить! Ах, мы такие же, как все! Мы
постараемся, мы научимся, только простите нас, обдуренных большевизмом!
Пустите нас в свою цивилизацию! В свое НАТО! Ах, ах!
- Задружился... больной лев с тигром. Только тигр тот, никого не
спрашивая и ни на кого не оглядываясь, наводит свои порядки, где хочет.
Хозяин! А считаются в этом мире только с силой. Нас вон почему боятся?
Потому что - атомная дубина. Ржавая только. А наши правители...
Разговор, перешедший на накатанные до блеска рельсы, увядал.
- У всех беда, Петрович: и у летчиков, и у моряков... Кругом развал, -
резюмировал Сергеев и замолк.
Климов тоже замолчал, лег на спину, подложил руки под голову и
задумался, глядя в потрескавшийся потолок, из щелей которого высовывались
тараканьи усы.


x x x


У Климова был сосед, списанный военный летчик, бывший командир
бомбардировщика, такой же старый и такой же неравнодушный к тому, что
творилось нынче в авиации. Они дружили и частенько спорили за бутылкой.
- Нет, ты мне скажи, почему вы, гражданские, считаете, что у вас работа
сложнее, чем у нас? - горячился, подвыпив, старый офицер. - Ты, аэрофлот, -
знаешь ли ты цену летного часа военного летчика?
Он долго и бессвязно описывал тонкости боевого применения и дозаправки
в воздухе, трудности боевых задач, тяжесть постоянных тренировок, сложность
оборудования, чувство ответственности защитника Родины, напряжение
воздушного боя, страх быть сбитым, неустроенность быта, гарнизонную тоску...
Во всем том, о чем говорил, он был уверен и прав - да так оно и было на
самом деле.
Климов в спорах больше молчал, иногда только ухмылялся про себя, иногда
пытался успокоить упрямого оппонента, но однажды, после очередной рюмки, его
прорвало:
- Да знаю я, ты мне сто раз уже это описывал! Верно все! Но вот