"Сергей Есенин. Я, Еcенин Сeргей... (Сборник)" - читать интересную книгу автора

сталинских репрессий в середине тридцатых).
Университетская среда пришлась по вкусу "вчерашнему жителю села", он
много читает, дружески сходится с такими же, как сам, жадными на ученье
выходцами из крестьянского сословия, они-то и вводят Сергея в Суриковский
музыкально-литературный кружок, деятельно и умело опекавший писателей из
народа. Короче, времени даром не теряет, принимает даже участие в
организационных хлопотах по созданию собственного журнала суриковцев "Друг
народа"; там же публикует стихотворение "Узоры", годом ранее Есенина начал
полегоньку печатать и еще один московский тонкий журнальчик для детей -
"Мирок"; что же касается серьезных толстых журналов, то они глухо молчат,
хотя Сергей Александрович регулярно отправляет по элитарным редакциям
подборки новых своих произведений. Однако усилия не эквивалентны результату:
Москва, приютив честолюбивого провинциала, явно не спешит признать в нем
оригинальный талант и упорно не выделяет среди начинающих "самородков".
Однако Есенин слишком верит в себя, в свою "будущность" ("я о своем таланте
много знаю"), чтобы отступить и вернуться не солоно хлебавши в родные
"рязани". Кроме того, едва осмотревшись, он быстрехонько сообразил: в
Москве, бездушном буржуазном городе, "где люди большей частью волки из
корысти" (из письма к деревенскому другу Грише Панфилову), не найдет ни
истинных ценителей, ни просвещенных меценатов-издателей. В том же письме
поэт признается товарищу ранних лет: "Думаю во что бы то ни стало удрать в
Питер". Надо отдать должное интуиции сельского мечтателя: расчет на северную
столицу был верным. В начале ХХ века именно Петербург, вопреки традиции, а
не Москва, увлеченная пропагандой и усвоением художественных достижений
Запада, становится своеобразным славянофильским центром. Однако и московское
неозападничество, и петербургское неославянофильство, равно как и волна
культурного подъема в крестьянстве (она-то и подняла на своем гребне и
вынесла на гулкие улицы столиц крестьянских поэтов), - лишь разные стороны
одного процесса. Промышленный бум конца века выдвигал Россию в мировые
державы, а это не могло не стимулировать амбиций национального самосознания.
Культурная Россия словно бы напряглась и замерла в ожидании Нового поэта,
который, по предсказанию Блока, непременно найдет краски и слова для
выражения смертной любви россиянина к бедной своей родине. Поэта, который
неведомо каким - чудесным! - способом добудет затонувшее в недрах ее болот и
суглинков "поющее золото". Блок не только предсказал неизбежность вспышки на
русском литературном горизонте необычайной - новой и ослепительно яркой
поэтической звезды. Он еще словно бы "отпортретировал", "назвал по имени"
темы, сюжеты, ключевые образы лирики Есенина 1914-1915 гг. - провидчески,
наперед, в знаменитом эссе 1906 года "Безвременье", то есть почти за десять
лет до того, как они были созданы...
"Пляшет Русь под звуки длинной и унылой песни о безбытности... Где-то
вдали заливается голос или колокольчик, и еще дальше, как рукавом, машут
рябины, все обсыпанные ягодами. Нет ни времени, ни пространства на этом
просторе. Однообразны канавы, заборы, избы, казенные винные лавки, не
знающий, как быть со своим просторным весельем, народ, будто удалой запевало
выводящий из хоровода девушку в красном сарафане. Лицо девушки вместе
смеется и плачет. И рябина машет рукавом... Вот русская действительность -
всюду, куда ни оглянешься, - даль, синева и щемящая тоска неисполнимых
желаний. Когда же наступит вечер и туманы оденут окрестность, даль станет
еще прекраснее и еще недостижимее" (Блок, "Безвременье").