"Хамза Есенжанов. Яик - светлая река " - читать интересную книгу автора

Хаким все еще лежал в кровати и улыбался - так приятны были ему эти
воспоминания. Но размышления о докторе Ихласе настораживали его. "Почему она
так интересовалась доктором? Странно... - думал Хаким. - Но нет, не может
этого быть, чтобы доктор ей... Нет, Мукарама любит меня. Конечно же, только
меня".
За окном - весна! Тает. С крыш звонко, одна за другой, падают крупные
капли; в косых лучах солнца, щедро льющихся через окно на пол, кружатся
тысячи мельчайших пылинок. Беспрерывно чирикают воробьи. Рядком усаживаясь
на карниз, они то вдруг с шумом взлетают ввысь, то опять возвращаются и
клювами расправляют взъерошенные перья.
Хаким смотрит в окно и сладко потягивается. Воробьиное чириканье
напоминает ему родной аул, такие же солнечные мартовские дни - ту беспечную
детскую пору, когда он сбивал сосульки с карнизов плоских крыш, когда,
взобравшись на сено, сложенное на крыше, ложился на солнечную сторону и
часами наблюдал за перелетными птицами в бездонном голубом небе. Он считал и
пересчитывал их и всегда сбивался со счета. Вспоминалась теперь и пестрая
деревянная чашка с курткоже*. Хаким словно держит в руках эту пеструю чашку,
слышит запах, чувствует, как текут слюнки... "Вот бы увидела Мукарама, как я
пил из той чашки..." - думает он.
______________
* Курткоже - суп, заправленный куртом.

В комнату вошел его товарищ по училищу Сальмен, с удовольствием
растирая мохнатым полотенцем раскрасневшееся тело. Косо посмотрев на Хакима,
он недоуменно пожал плечами и прошел к своей койке.
А Хаким ничего не слышал и ничего не видел. Воображение рисовало ему
глиняную землянку с тухлым, прокисшим воздухом, в одном углу жалобно блеет
только что окотившаяся двойняшкой овца, в другом - он и Мукарама -
молодожены. Мукарама, с детства привыкшая к роскоши, меняет свой уютный
четырехкомнатный деревянный дом на сырую полуразвалившуюся землянку?.. Его
любимая Мукарама, привыкшая к кровати с пружиной, белоснежным простыням...
Нет, аульная жизнь - не ее удел. Да и сам он вдруг почувствовал, что не
сможет больше жить в такой землянке. "Я должен остаться в городе. Я буду в
городе вместе с Мукарамой!"
- Эй, Онеке, ты все еще лежишь? Дорогой мой, уже десять часов! - войдя
в комнату, проговорил гимназист с худощавым лицом и круглыми большими
глазами.
Хаким, не обращая внимания на вошедшего, продолжал беспечно смотреть в
окно.
Сальмен пригласил Амира сесть.
- Сегодня жумга - день молитвы и праздника. Некуда идти, нечего делать,
вот и лежим, отсыпаемся, - как бы оправдывался Сальмен. Он уловил в
обращении товарища к Хакиму какую-то иронию, но, не поняв ее, решил тут же
спросить: - Скажи-ка, Амир, что это за Онеке?
- Можно сказать и Евеке вместо Онеке. Суть не изменится. Все равно -
покоритель неприступных женских сердец, - сухо бросил Амир.
- А-а, вон оно что, - протянул Сальмен. - Понял, понял: Евгений
Онегин... Это наш-то Хаким?!. - И, хлопнув себя по колену, громко
рассмеялся.
- Эй ты, рыбак-баркин!* Да знаешь ли ты вообще что-нибудь, кроме чудака