"Сергей Есин. Имитатор " - читать интересную книгу автора

всего, потому что она феноменально талантлива. Наверное, больше, чем Слава.
И она моя дочь. Это страховочный вариант судьбы. Если не получится у меня -
должно получиться у нее. У нее есть фора - я. Потому что моим толкачем был
только я, моя ловкость, моя двужильность. Я занимался искусством и
одновременно был возле него, я думал о куске хлеба, а она пусть занимается
только искусством, все остальное сделаю или я, или, если меня уже не будет,
мое имя.
О, великая опытность! О, вечная моя привычка держать себя в узде! Я не
вспылил, я спокойно продолжал:
- Понимаешь ли, Маша, применительно к вашему со Славой возрасту можно
говорить только о способностях. Мне кажется, что то слово, которое ты
употребила, выражает уже суть чего-то сделанного. И применительно к Славе мы
будем говорить так, когда он что-то создаст. Пока он способный ученик, но он
работает в моей мастерской и должен жить по ее законам. Я не могу создавать
для него особую программу обучения. Если все играют гаммы в темпе адажио, то
пусть в этом темпе - на первом, заметь, курсе - играет и он, хотя бог и
наделил его беглостью пальцев. Вот эту мысль и постарайся до него довести. И
на этом давай закончим разговор, потому что дальше начинаются самолюбия.
В полукруглые окна видно, как в конце аллеи, ведущей к станции,
появилась черная точка. Для посетителя это еще рановато. По неискорененной
привычке администратора я бросаю взгляд на каминные часы: постукивая вместо
маятника бронзовой косой XVIII века, бронзовая смерть уже накосила половину
десятого. Значит, появился на работе Славочка. Из нижнего цокольного этажа,
из окна коридора возле реставрационной мастерской, забранного решеткой,
сейчас неотступно глядит Юлия Борисовна. Взгляд у нее цепкий, дальнозоркий.
Мне и смысла нет гадать, Славочка шагает от электрички или нет: первой
оповестит о появлении своего любимца Юлия Борисовна. Она же сегодня,
наверное, заведет разговор о том, чтобы разрешить реставратору приходить на
работу к десяти. Но ответ мой тоже известен. Логика логикой, а порядок
порядком. И воспитанная Юлия Борисовна уйдет от разговора. Славочка будет
поступать по-своему, я буду нервировать его. Разыскивая его каждое утро, я
никогда не осмелюсь, пересилив себя, сделать замечание. Маша? То ощущение
безупречной своей правоты, которое распространяет вокруг себя мой ученик?
Деликатность перед его обстоятельствами? Не знаю. Не могу, и все.
Наконец на селекторе загорелась лампочка вызова.
- Я слушаю вас, Юлия Борисовна.
- Я передала вашу просьбу Ростиславу Николаевичу...
В этот момент что-то вроде жалости шевельнулось у меня в душе. Бедный
парень, ведь летел, наверное, на всех парусах. И все его понимают, ценят его
самоотверженность, и лишь я свожу счеты с одаренностью, заставляю
расплачиваться за собственную слабость. Как же он, должно быть, ненавидит
меня.
Я на минуточку представил себе, как на другом конце города Слава
поднимается по будильнику в половине шестого, если не в пять. Позже ему
никак не успеть: больные ведь тоже поднимаются очень рано. Судно, белье,
капризы. Дать поесть матери, поесть самому, прибрать в комнате, на кухне в
их однокомнатной квартире на пятом этаже, сбегать в булочную и молочную -
открываются в восемь, - и скорее, скорее в автобус. И так уже семь лет со
дня поступления в институт. Образцовый единственный сын.
Маша пыталась меня разжалобить. Хотя, впрочем, вряд ли разжалобить. Мы