"Сергей Есин. Имитатор " - читать интересную книгу автора

оба с ней работали в домашней мастерской, в разных углах. Это еще было до
того памятного обеда, но я уже приметил у нового студента эту удивительную
бледность, когда делал ему замечания, уже приметил взгляд Маши, а потом ее
отчужденное выражение и чуть поднятые от напряжения плечи - стеснялась меня,
отца? - когда я подходил к мольберту Славика. А в тот день Маша говорила,
говорила, и я еще подумал: "Как живо, как хорошо знает подробности, может
быть, она уже побывала в этой однокомнатной квартире на пятом этаже в
Отрадном? Задать бы ей этот вопрос. Может, отец и имеет право спросить?" Но
жизнь меня научила: карты нельзя открывать никому, никогда. В этом я
убеждался неоднократно. Я не задал и в тот раз неделикатных личных вопросов.
Но разве я не имел права высказать свое мировоззренческое отношение?
И я высказал:
- Для художника слишком большое бремя - быть еще и хорошим сыном.
Я не предвидел реакции-перевертыша.
- Это относится и к дочери?
- Не играй словами. Я сказал то, что хотел сказать.
Как будто я ничего по существу в тот раз не сказал своей дочери. Я
ответил ей не мыслью, а формулой, эдакой округленностью, имеющей лишь
видимость глубокомыслия. Но я хорошо помню - как приличный человек, который
ловит себя на постыдном желании украсть, - мгновенный инстинктивный взгляд,
который я бросил на стену домашней мастерской. Они висели рядом, два
портрета, на почетном месте уже много лет и никогда не сменялись другими
полотнами, как бывает, когда примелькавшиеся пятна и лица вдруг надоедают.
Это было непрерывным самоистязанием, но одновременно и ритуальным актом всех
посетителей мастерской - дань постоянству в любви. Я хорошо помню, что
бросил инстинктивный взгляд на портреты матери и первой жены. Разве их вживе
я небестрепетно вышвырнул из своей жизни, когда, каждая в свое время, они
стали мне мешать (надо говорить точнее, точно, точно!), стали мешать моей
карьере. Мешать тому заложенному во мне, что могло реализоваться.
А, видите ли, Славочка ни через что переступить не может. Даже не хочет
инсультную мать сдать в больницу для хроников. О, этот мальчик хочет все:
быть и хорошим художником, и хорошим сыном, и верным возлюбленным. Миленький
мальчик, ничем не хочет замутить своего душевного покоя. Он что, не
понимает, что художник носит в душе ад? О, эти чистоплюи. Им что, привести
исторические параллели, рассказать о той брани, которую Микеланджело выливал
на головы своих товарищей-художников, напомнить, как Бенвенуто Челлини пырял
инакомыслящих коллег по искусству ножом? Отстаивали себя и свою точку
зрения.
Разве с тех пор что-нибудь поменялось в нашем специфическом мире?
Впрочем, сейчас незачем пырять ножом. Бывает достаточно не купить картину.
Какая бездна здесь приемов, как быстро и, главное, непредвзято все решается.
Только летает по новичкам карандашик секретаря. "Мне кажется, правая фигура
недостаточно прописана. Смотрите, рук нет - одни рукава пиджачка. А где под
ними кости, мясо?" И все уже "видят", что никаких костей и мяса нет, и уже
видят, что и в ногах-то костей нет. Найдется ли такой, кто твердо скажет:
"Чушь! Это живой человек". Сознание скорее подсовывает недостатки. А вот
проголосовали уже дружно - рассмотреть картину на следующем заседании
закупочной комиссии, то есть через три месяца. Жарь, художник, в собственной
мастерской на плитке ливерную колбасу по 64 коп. за кг. Вкусно получается,
если со свежим лучком. Работай, надейся, жди следующего заседания.