Ларри Нивен Риск — дело благородное

Таверна «Драко» была почти пуста, если не считать меня, Сары и компании насекомоподобных бебебебеков. Сара выражала бурное негодование. Причиной ее возмущения стала расширяющаяся Вселенная. Сара была худой, если не сказать — костлявой женщиной, не лишенной, впрочем, некоторого изящества. Представляясь, она сообщила мне, что ее полное имя — Сара Уинчелл, что она — доктор антропологии, что ей уже почти сорок (немногим меньше, чем мне) и что долгое время она изучала человекообразных обезьян в полевых условиях, фактически, жила в их стае, а теперь намерена взяться за инопланетян. Поначалу я решил, что имею дело с узким специалистом, и был весьма удивлен, когда Сара стала демонстрировать глубокие познания в области космологии.

Бебебебеки, по обыкновению, заказали попкорн, а Сара выпила две порции крепкой китайской сорговой водки. Сейчас она приканчивала уже третий легкий коктейль, но ее речь оставалась ясной и четкой.

— Вселенная расширяется! — сообщила она бебебебекам. — Пусть так, меня это почти не трогает. Это мне известно с самого детства. Проблема в другом — в том, что процесс расширения Вселенной идет все быстрее и быстрее! Но с какой стати? В чем смысл?! Зачем нужна Вселенная, которая бесконечно долго находится в состоянии взрыва?

Сара и бебебебеки — жуки четырнадцати дюймов с блестящими, маслянисто-желтыми надкрыльями — сидели вместе вокруг самого большого стола. Они жужжали. Переводчик-транслятор подал голос:

— Вам нужен смысл? Тогда загляните в свой контракт. Сара рассмеялась.

Бебебебеки были групповым разумом и всегда говорили о себе в единственном числе.

— Ну а если серьезно… — продолжил транслятор. — Не исключено, что смысл в этом все-таки есть. Например, расширение Вселенной способствует изоляции различных культур, и это обеспечивает их разнообразие. Тесные контакты уже сделали все человеческие существа похожими друг на друга, разве не так?

Сара снова рассмеялась.

— Ничего подобного. Все люди — разные.

— Но мне вы кажетесь совершенно одинаковыми, — возразили бебебебеки. — Кстати, если вы ищете смысл, почему не предположить, что цель расширения Вселенной — простой интерес? Заставить цивилизацию меняться с течением времени, эволюционировать… По-моему, это более чем достойная задача. Основной функцией разума является изобретение новых и новых орудий труда. Если этот процесс будет продолжаться достаточно долго, в конце концов появятся столь совершенные орудия, что с их помощью можно будет решить абсолютно все проблемы. Почему бы не предположить, что движущей силой расширения Вселенной служит некая отрицательная энергия, призванная компенсировать подобное развитие цивилизаций, затрудняя общение разумов между собой и делая стоящие перед ними задачи более сложными, увлекательными, захватывающими?.. А-а, вот и Бэзин. Давайте спросим его…

Сара обернулась через плечо, чтобы взглянуть на существо, входившее в таверну через систему воздушных шлюзов.

Внешне Бэзин напоминал огромную тысячефунтовую черепаху, но, в отличие от гигантских земноводных, двигался на удивление проворно. Казалось, ему не мешают даже шестьдесят фунтов сенсорного оборудования и сложные системы жизнеобеспечения, укрепленные на панцире идеальной аэрогидродинамической формы. С Бэзином я уже имел дело, когда договаривался об интервью для «Си-Би-Эс».

— Я видела Бэзина по телевизору, — сообщила Сара. — Разве он философ? Или астроном?

— Нет! — с явным удовольствием сказали бебебебеки.

— Вот и мне тоже показалось, что он, скорее, каскадер. Рик… — Сара повернулась ко мне. — Тебе известно…

— О том, что Бэзин летит на Землю, все мои клиенты знали еще до того, как его корабль «Летящий по лучу» лег на окололунную орбиту, — заявил я, раскладывая перед бебебебеками золотистые зернышки жареной кукурузы и подавая Саре очередной бокал с коктейлем. — Ведь он — звезда из звезд. Бэзин отчаянный парень, настоящий сорвиголова! Возможно, он и занимается какими-то исследованиями, но его главная цель — поиск острых ощущений. Это, можно сказать, его специализация. Если подключить к нему соответствующие датчики, то можно испытать все, что испытывает он. Даже если Бэзин погибнет, это тоже можно будет почувствовать и… пережить.

Я выглянул из-за силовой ширмы-загородки, обеспечивавшей моим клиентам уединение, и окликнул гостя:

— Эй, Бэзин!.. Привет!

Бэзин живо повернулся в нашу сторону, из-под панциря донеслись похожие на затяжную отрыжку звуки.

— Привет, Рик! — жизнерадостно прокричал транслятор Бэзина. — Что вы здесь обсуждаете?

— Расширяющуюся Вселенную, — ответил я. — Она не всем по нраву.

Этого оказалось достаточно; вскоре Бэзин уже сидел за столом рядом с Сарой и бебебебеками. Я хотел поучаствовать в разговоре, но в таверну вошли другие посетители, и мне пришлось вернуться за стойку.

Большинство населения Земли до сих пор довольствуется телевизорами, но чирпситра давно установил в «Драко» голографическую стену-экран. Обычно за ней никто не следит, и она произвольно переключается с одного канала новостей на другой. Когда несколько дней спустя Бэзин снова появился в таверне, мы как раз смотрели «Актуальное интервью» с его участием.

«Я еще не решил, что буду делать на Земле, — говорил экранный Бэзин ведущему Уэйду Ханноферу. — И не очертил круг своих интересов. Кроме того, у вас по-прежнему существует такая вещь, как территориальный суверенитет отдельных государств, который мне не хотелось бы нарушать. Поэтому, пользуясь возможностями телевидения, я хочу обратиться ко всем и каждому. Любое земное правительство может пригласить меня к себе. Я открыт для любых предложений, господа!»

«Вы еще не видели Большой Каньон?» — вежливо спросил Ханнофер, но Бэзин только отмахнулся.

«Я видел ущелье Копрат[1] на Марсе. Я уже решил: когда покончу с Землей, облечу его на воздушном шаре».

«А что вы скажете о горе Мак-Кинли?[2]»

«Слишком низкая. Уж лучше подняться на Эверест».

Тут камеры дали крупный план, и я увидел панцирь Бэзина, отполированный чуть ли не до зеркального блеска. У Бэзина, который сидел рядом со мной, панцирь совсем не блестел. Он был покрыт глубокими трещинами и вмятинами, и я невольно вспомнил актера Джеки Чана, о котором говорили, будто после съемок каждого фильма на его теле остается по крайней мере один серьезный шрам.

Уэйд Ханнофер обвел рукой аудиторию в телестудии.

«Одни из наших гостей знают, когда умрут, другие — бессмертны. А как обстоит дело с вами?»

«Я долгожитель, — пояснил Бэзин. — Нанохирургам удалось перестроить или вовсе удалить гены, отвечающие за процессы старения. Естественная смерть мне не грозит, я могу только погибнуть».

Потом Бэзин спросил меня, понравилось ли мне интервью.

— Они, наверное, многое вырезали? — в свою очередь, поинтересовался я.

— Пустая болтовня, — небрежно бросил он. — Вот увидишь, когда я начну путешествовать по Земле, телевизионщики отнесутся ко мне с большим вниманием.

И он начал путешествовать по Земле, а мы с интересом следили за его похождениями. В эти дни клиенты появлялись в «Драко» гораздо реже, хотя «Летящий по лучу» продолжал вращаться по орбите вокруг Луны.

В Дисцейленде Бэзин три раза подряд посетил «Страну будущего».

В кинотеатре, где он оказался единственным зрителем, Бэзин посмотрел «Кошмар на улице Вязов», «Оно» и «Крепкий орешек» и попал в заголовки мировых новостей, прокатившись на «русских горках» — на самых высоких, самых крутых и самых быстрых. Во всех трех парках администрации пришлось переделывать стандартную повозку по его указаниям.

Когда Бэзин перешел ко второму этапу своих исследований, телекомментаторы начали испытывать к нему что-то вроде отвращения. Он натянул через Большой Каньон трос и перебрался с одной стороны на другую, воспользовавшись в качестве страховки специальной петлей, прикрепленной к нагрудной пластине панциря. За спиной Бэзина кроме обычного оборудования болтался небольшой рюкзачок. Когда трос неожиданно оборвался, мы узнали, что это был самораспаковывающийся дельтаплан.

На дельтаплане Бэзин летал мастерски. Используя обтекаемую форму панциря и слегка модифицированные ласты, которые он натянул на руки и ноги, Бэзин направил свой летательный аппарат к заранее подготовленному месту посадки и раскрыл парашют лишь в последний момент.

После долгих и тщательных испытаний и проверок он спрыгнул с Бруклинского моста с эластичным тросом.

Потом Бэзин сплавлялся на многоместном плоту по реке Колорадо. Люди — его партнеры — надели спасательные жилеты и каски. Бэзину каска была ни к чему, зато он нацепил искусственные жабры. Когда плот опрокинулся, Бэзин втянул руки и ноги под панцирь, и его несло течением, пока не выбросило на отмель, где можно было спокойно встать.

Понемногу я стал понимать, в чем суть его метода.

Бэзин начинал представление, только приняв все меры предосторожности.

Должно быть, он внимательно изучил самые опасные цирковые трюки и теперь двигался по списку. Правда, значительная их часть Бэзина не устраивала. На Земле ему приходилось пользоваться системами жизнеобеспечения, но кто скажет, где заканчивается собственно жизнеобеспечение и начинается тривиальная страховка? В панцире с низко расположенным центром тяжести и запасами кислорода Бэзин мог подняться на Эверест, абсолютно ничем не рискуя. Несколько специальных амортизаторов превращали спуск с Ниагарского водопада в процедуру безопасную и почти приятную. Иными словами, Бэзин вел себя, как рыба, которая, ныряя в омут, на всякий случай берет с собой водолазный костюм.

Пока Бэзин путешествовал, немногочисленные завсегдатаи «Драко» обсуждали его прежние подвиги — специальные лыжи для катания по озеру из расплавленной серы и пузырьковую капсулу для полетов в метаново-аммиачной атмосфере Юпитера.

Между тем на Земле зафрахтованный самолет высадил Бэзина на Южном полюсе. При нем имелись сани, доверху нагруженные специальным оборудованием; еще больше оборудования было смонтировано на панцире. Чтобы выйти к морю Росса, Бэзину потребовалось несколько недель. Сани он тащил сам, а с огромными маламутами обращался, как с домашними любимцами.

После Антарктиды Бэзин пересек Долину смерти, пользуясь уменьшенной моделью весьма популярного в Сахаре и Лос-Анджелесе прибора, способного конденсировать влагу непосредственно из атмосферы. Узнав об этом, я спросил себя, зачем ему это понадобилось?

Сара Уинчелл снова появилась в «Драко» после семимесячного отсутствия. Как и в прошлый ее приезд, таверна была пуста. Сара уселась за большим столом, и я принес себе и ей по чашке «капуччино».

— Я только что побывала на празднике, посвященном творчеству Стивена Кинга, — заявила она.

— Он как будто неплохо писал, — вежливо сказал я.

— Все, что он написал, у меня здесь. — Сара похлопала по небольшому карманному компьютеру. — Когда проводишь много времени в разъездах, просто необходимо иметь под рукой хорошую библиотеку, иначе можно спятить. Одно мне непонятно: почему мы, люди, так любим страшилки?

Трое четвероногих зверьков, покрытых густым коричневым мехом, с щупальцами вокруг ротовых отверстий, гуськом вошли в таверну и присоединились к нам за столом, но в разговор пока не вмешивались.

Я глубокомысленно сказал:

— Быть может, выдуманные ужасы нужны нам, чтобы не думать о настоящих страхах.

— О каких, например?..

— О налогах. О террористах. О мокром тротуаре, на котором можно поскользнуться и сломать шею. О раке. Ведь если мы сумеем всего этого избежать, то доживем до счастливой и обеспеченной старости. Кстати, большинство цивилизаций, открывших секрет межзвездных полетов, хорошо знают, что это такое. К примеру, для флаттерби старость — это превращение в безмозглую копулирующую машину, так сказать, последний экстаз перед смертью. А для человеческой расы старость — это распухшие, ноющие суставы, боли в сердце, колотье в боку и иногда — маразм… Вот вы, хорки, наверное, долгожители?.. — обратился я к сидевшим с нами за столом существам. — Знаете ли вы свою судьбу? Что ждет вас в будущем?

Один из четвероногих хорки торжественно ответил:

— Я знаю свою судьбу. И всегда знал. Кости станут хрупкими, мышцы ослабнут, реакция замедлится, и в конце концов добыча одолеет охотника. Мы только оттягиваем этот момент. Другие виды живых существ могут откладывать конец до бесконечности. Но при этом они теряют чувство родины и ощущение единства. Вот, например, как этот, — хорки кивком указал на присоединившегося к нам чирпситру.

— Мы все чего-нибудь да боимся, — задумчиво сказала Сара. — Талантливый писатель — такой, как Рэй Брэдбери — способен изобразить в своих произведениях то, чего боится он. Но ведь существуют кошмары, которые нам и не снились!

— Снились? — удивленно переспросил один из хорки. — О чем вы говорите?

Усмехнувшись, я предоставил Саре объяснять хорки, что такое сон (эти существа никогда не спят и, соответственно, не видят снов), а сам отправился к стойке, чтобы налить нам еще по чашечке кофе. И в этот момент через нижний воздушный шлюз в зал вошло существо, похожее на гигантскую черепаху обтекаемой формы.

— Бэзин!

— Рик! Я вижу, у тебя сегодня почти никого нет! О чем вы опять спорите?

— О страхе.

Бэзин заказал себе порцию бульона и двинулся к столу. Я пошел за ним, а заодно — за пьезоэлектрической окрошкой для чирпситры и темным пивом для хорки. Когда я вернулся, Сара говорила:

— …Говард Лавкрафт творил страшное, смешивая на страницах своих книг все могучее, непонятное, чуждое, древнее. Так же поступал и Эдвард Дансени. Стивен Бакстер избрал другой путь. Он не стремился пугать людей нарочно, просто его фантазия уносилась в такие дали, что не всякий читатель мог это выдержать.

— А вдруг вы просто стали слишком старыми? — неожиданно спросил Бэзин.

— Ну, наши писатели-классики интересовались главным образом прошлым. Выжившие из ума маги, личный возраст которых исчислялся тысячелетиями и даже десятками тысячелетий… — (Тут хорки разразились негромким мелодичным смехом, похожим на воробьиное чириканье, и Бэзин поспешно втянул голову в панцирь.) —…или древние расы, предшественницы человечества, которые настолько стары, что знают ответы буквально на все вопросы и способны одержать верх в любой битве при помощи сокровенных знаний и приемов. Чем не сюжет, а?..

— Так бывает и на самом деле, — сказал Бэзин. — Хотя для этого необходимо прожить дольше, чем несколько десятков тысяч дет. Ну а если бы вы, люди, сами были настолько старыми? Пожалуй, вас бы тоже уже ничто не интересовало.

Сара немного подумала.

— Мне кажется, — сказала она, — как бы долго ни просуществовало человечество, всегда останется что-то новое, еще не познанное…

— Это быть ошибка, — неожиданно вмешался чирпситра. Он из принципа не пользовался транслятором-переводчиком, и понять его было не всегда легко. — Ведь Вселенная расширяться, и сохранять единство цивилизация очень трудно. Разве вы не знать, что Вселенная расширяться все быстрее?

— Да, я знаю, — кивнула Сара.

— Огромные галактики испаряться, исчезать с небосклон, планетные системы проваливаться черная дыра в центр Вселенной! Невозможно соединить культуры, между которыми уже пропасть в десятки миллиардов лет. А есть еще препятствие. Протоны быть чрезвычайно нестабильны. Через большой время на расстоянии многих световых лет не остаться ничего, кроме электроны и позитроны. Уж тогда-то точно не быть ничего интересный и важный. Ни для кого! Разве этого мало для страх?

Сара рассмеялась.

— Я бы назвала это «экзистенциальным страхом», сэр. Ведь пока это произойдет, пройдет слишком много времени.

Бэзин высунул голову из панциря.

— А меня это все равно пугает, — сказал он.

— Правда?

— Правда, — признался Бэзин. — Мне трудно даже представить что-либо подобное, и, уж конечно, я не стремлюсь увидеть это собственными глазами. Превратиться в последнее во Вселенной скопление протонов, стать свидетелем того, как все вокруг остановится, замрет… бр-р!.. Нет, уж лучше, гм-м… подстраховаться!

«Так вот почему ты?!..» — Я вовремя остановился и не задал готовый сорваться с языка вопрос, потому что Бэзин снова начал втягивать конечности. Толстые роговые пластины на его коленях и голове плотно закрыли отверстия в панцире, надежно защищая Бэзина от любого вторжения извне. Именно так, подумал я, он и будет выглядеть, когда подойдет к концу история Вселенной.

В следующий раз мы увидели Бэзина, когда он преодолевал на байдарке каскад порогов на какой-то очень бурной горной реке.

Затем он спустился в пещеры на дне впадины Минданао, и с тех пор его никто не видел.

Впрочем, время от времени мы получаем от него весточку.

Перевел с английского Владимир ГРИШЕЧКИН