"Александр Этерман. Мандарин" - читать интересную книгу автора

рассвет, но ожидание затянулось, и он почувствовал себя уставшим и задремал,
и вот невидимое солнце прорезало горизонт, а он все еще сидел с закрытыми
глазами. Солнце сделало свое дело, но, как он и думал, ни хорошего
самочувствия, ни утешения это ему не принесло. Пока было еще темно, он мог
сидеть, сгорбившись, смежив веки и обманывая себя иллюзорными обещаниями, но
теперь уже нет - и хотя ему и не спалось, он до поры до времени очень лихо
ничего не видел - ни стен комнаты, ни неба, ни моря, ни, тем более, земли -
оставалось, как в бреду, как в колыбели, думать о своем здоровье и,
отталкиваясь от пола, качаться на стуле, тяжело вздыхая, пока не прекратится
сосание в грудной клетке.
На стенах - еле три метра в ширину и два в высоту каждая -
образовывавших идеальный квадрат, висели изрядно выцветшие гобелены, большей
частью на охотничьи сюжеты, почти все светлокоричневые и отливающие серым,
подобранные с большим вкусом - но давно. У стены, на которую уже с минуту
падал свет, стояла узкая монастырская кровать, аккуратно занавешенная
клетчатой тканью. Остальная мебель - всего-то два плетеных бамбуковых стула,
маленький круглый стол, шкаф на витых ампирных ножках и пресловутая качалка
- были, как и гобелены, не первой молодости и наверняка стоили когда-то
больших денег. Когда-то все это было в моде.
Да, разумеется, и странно, что Н. еще помнил об этом. Шестьдесят пять
лет. Если бы он еще сам их купил - куда ни шло. Но он даже не знал, кому они
в те благословенные времена принадлежали. Каково все-таки воздействие
земного тяготения - он еще помнил, как обставляли летние домики тридцать
пять лет назад. Речь идет, разумеется, о второразрядных щеголях, его
ровесниках, но что ему теперь до них, а нынешнему миру и того меньше. А он
все-таки помнит. Когда - в 1882 году.
Две-три книги, стакан в серебрянном подстаканнике с ложкой внутри и
желтый луч, плещущийся на его ручке, - и еще пестро раскрашенная глиняная
маска и черный хлыст, тоже не со вчерашнего дня висевшие на стене, - не
очень-то много. Н. обвел комнату взглядом, как докучливую компанию, когда
ищут одиночества или стесняются зависимости от окружающих, - и взгляд его
раболепно потянулся от сияющей ложки к иллюминатору, в который, наверно, уже
заглядывало солнце, только из другого угла.
Качки совершенно не было, и не только сегодня. Тинь-Ха славилась
прозрачностью и приятной незамутненностью своих вод, и Н. уже имел
возможность это обстоятельство оценить. Уже давным давно - вообще-то с тех
пор, как они прошли пролив, нет, еще раньше, после того, как вошли в южные
воды, - яхту не качало и не полоскало на ветру. "В заливе, - сказал Н.
дражайший К., - круглый год тихо, как на озере средней руки, и ветер морщит
его не больше, чем лужу." Н., ясное дело, не поверил, но теперь совсем не
так удивился, когда выяснилось, что К. прав. Впрочем, ветра тоже не было.
Что-то служило тому причиной - мелководье, впадина в открытом море, где,
говорят, водятся загадочные рыбы, зеленые холмы на западе или черная
базальтовая гряда на востоке, отчасти уходившая под воду, - почему нет,
более того, все это можно было бы назвать стечением обстоятельств, если бы
Тинь-Ха не оставалась в любую погоду тихой, как блюдце с вареньем, так что
даже в проливной дождь было видно, какую дробь отбивают на ее синей
поверхности капли пресной воды.
Совсем рассвело, и розовые дуги, расцветшие с трех сторон, сдернули
стоявшую над водой полосу тумана, как в свой час сдергивают покрывало с