"Александр Етоев. Как дружба с недружбою воевали (Время учеников-3)" - читать интересную книгу автора

волочащимся по полу хвостом.
- Знаем мы ихние "нету денег". - Петух приподнял крыло и почесал
клювом под мышкой. - Сами, вон, дворцов понастроили. В дублёнках ходят,
на "мерседесах" ездят. А тут протирай перья об их линолеум, мерзни на
подоконниках, не жизнь, одно прозябание. Да я, когда при царе Дадоне в
охране служил, ел - от пуза, и не какое-нибудь там гнилое пшено, а
пшеницу, самую что ни на есть отборную. И пил - по утрам квасок, за ужином
- то винцо, то бражку. И если что не по мне, у меня разговор короткий -
слечу, бывало, со шпиля да обидчику клювом в глаз. Царь, не царь - это мне
всё равно: глаз - вон, и к следующему клиенту. Отбою, между прочим, от
предложений не было. В деньгах купался, как теперь вон эти в своих личных
бассейнах.
- Да уж. - Волк уселся рядышком с петухом и стал нервно бить хвостом о
линолеум. - Не кормят почти, не поят, кино - только по воскресеньям, и то
крутят одно и тоже. Лично меня от "Семнадцати мгновений весны" уже одной
водою тошнит. Я Штирлица этого сил моих нет как ненавижу. Попался бы он
мне в свое время где-нибудь в чистом поле, никакая б ему фашистская ксива
не помогла. И "Титаник" их этот - тоже дерьмо. - Волк вздохнул, в глазах его
блеснула слеза. - Продать они нас хотят, вот что я вам скажу. В Диснейленд,
в Мульттаун, американцам. Не выйдет. - Волк встал на все лапы и грозно
оглядел коридор. - Я им не какой-нибудь безродный космополит. Родина -
моя мать, а Тамбов мне заместо папы...
- Америка, Диснейленд... Кому ты нужен там, такой доходяга. У них своих
нахлебников - негров всяких, пуэрториканцев - что козлов недоенных, а тут
еще ты им на гузно свалишься со своей волчьей харей. Тоже мне,
Шварценеггер. - Рядом с волком сидело (или лежало) нечто, очень похожее
на старый футбольный мяч, - такое же круглое, грязное, с продранными
боками и нарисованным фломастером ртом. Оно-то и рассуждало на тему
"Родина и эмиграция".
- Колобок прав, - поддакнул справа кто-то ещё, - кому мы там такие
нужны.
Андрей Т. посмотрел туда и даже не улыбнулся. Это говорил крокодил.
Рот его едва раскрывался, обмотанный нелепым бинтом с торчащим наверху
бантиком. Похоже, у крокодила болели зубы.
Странного народца вокруг становилось больше и больше. Вроде бы, когда
Андрей Т. повернул голову от окна, коридор был почти пустой - ну, сидел у
стены петух, хотя, если честно, и петуха-то никакого у стены поначалу не
было, - и вот, пяти минут не прошло, а в коридоре уже буквально не
протолкнуться от всех этих слоновьих хоботов, деревянных ступ с
торчащими из них вениками да мётлами, каких-то дураковатых малых с
облупленными носами и в ватниках на голое тело, тщедушных девочек с
перемазанными золою лицами, краснорожих дедов-морозов, маленьких
чертенят с манерами азиатских детей, побирающихся в поездах метро, и
прочих экзотических экземпляров. Наверное, в ЗАМАСКе наступило что-то,
похожее на час пик. На Андрея Т. не обращали внимания, он медленно шел в
толпе, изучая непривычную обстановку и прислушиваясь к разговорам.
- Все беды от неудовольствия проистекают, - говорил кто-то, невидимый
за лесом перепончатых крыльев и ослиных ушей, выросшим перед глазами
Андрея Т., - и ежели, значить, дать человеку всё - хлебца, отрубей пареных,
- то и будет не человек, а ангел...