"Андрей Евдокимов. Австрийская площадь или петербургские игры" - читать интересную книгу автора

Изредка напоправил, - на лбу подбежавшего блестели капельки пота.
- Убери этого лохматого, Васильич, а то в тарелки волосьев насыплет! -
раздраженно сказал Степанов, но тут же улыбнулся проходившему мимо
худощавому человеку.
- Здорово, Паша! Как себя чувствуешь, именинник?
- Все шутишь? Гляди, Юра, дошутишься, - ответил тот и отвернулся.
- Кто это? - спросил Петр.
- Ты что, Пашу Коше лева не знаешь? - удивился Степанов.
- Тот самый, кагэбэшник?
- Ну, кто об этом теперь вспомнит! Он уже давно на гражданке.
Кошелев выглядел озабоченным и усталым, но сбившийся на лоб
светло-каштановый чубчик и смешные усы придава ящик стола. И тут
почувствовал беспокойство, кружилась голова, во рту было сухо. Взглянув на
часы, Петр решил зайти в соседнее кафе ненадолго, но просидел там до
поздней ночи.
Придя домой, он сразу уснул, даже поленившись раздеться. Поначалу
сон был глухим и плотным, как чернота ночи. Краски и звуки проступали
постепенно и медленно. наконец он увидел песчаный, поросший соснами берег и
себя, будто идет вдоль кромки воды рядом с Ирой.
- Миленький мой, ты ни в чем не виноват, не терзай себя. Когда ты
мучишься, мне тебя так жалко, что жить невмоготу, и я понимаю, что все
лучшее в жизни- это ты. Как мне дальше жить - не знаю, - говорила она, и
Петр проснулся, еще чувствуя тепло ее рук.
Он встал и напился холодной воды из-под крана, морщась от ее
жесткого химического привкуса. возвращаясь в комнату, споткнулся о груду
приготовленных на выброс бумаг и наугад поднял с пола несколько пожелтевших
машинописных листов.
"Пока тебя помнят изгибы моих локтей, пока ты еще на моих руках и
губах, ты будешь со мной, - читал он истертые строчки. - Я выплачу слезу о
тебе в нежном и печальном изображении, я положу твои черты на бумагу, как
после страшной бури, взрывающей море до основания, ложатся на песок следы
сильнейшей волны и оставляют бесконечный след самого высокого прибоя. Так
прибило тебя ветром жизни ко мне, моя гордость, мое счастье! И такой я
изображу тебя, если хватит сил..."
"Кто мог так написать? Откуда это?" - Петр принялся искать начало и
конец, но нашел только старую картонную папку, где когда-то давно хранил
самиздат. Там и сейчас были старые выпуски "Хроники текущих событий" и
бюллетени Хельсинкской группы правозащитников. Он вспомнил, какой страх
испытывал, когда возил эти документы из Москвы, и как по ночам
перепечатывал их на старенькой пишущей машинке, таясь от Кати.
Он вошел в комнату, которая когда-то была спальней. Теперь здесь все
говорило о запустении, всюду в беспорядке валялись вещи, которые он еще не
успел упаковать.
Петр лег на голый и пыльный кроватный матрац и горько, по-детски
заплакал. Потом встал и, на ходу вытирая остатки слез, побрел на кухню.
Достав из трясущегося холодильника бутылку, он налил целый стакан и стал
пить маленькими глотками, болезненно ожидая, когда подействует.
- Ужо, ужо тебе, - машинально повторил он давно привязавшиеся
бессмысленные словечки и неожиданно вспомнил.
"Это же из "Медного всадника"! Так, сходя с ума, Евгений грозил