"Андрей Евдокимов. Австрийская площадь или петербургские игры" - читать интересную книгу автора

ужас, вы слышите - я до сих пор чуть-чуть заикаюсь. Скажу как врач - от
такого шока я мог вообще потерять речь...
Но то, что было в год смерти Сталина, намного страшнее. Все началось
осенью. Мама преподавала в вузе, а 1 сентября осталась дома - ее выгнали с
работы. Через несколько дней они с отцом объяснили - их могут в любой
момент арестовать, а меня с Петей отправить в детдом. Я должен заботиться о
младшем брате- больше некому.
Нас всегда учили, что арестовывают и высылают шпионов или
космополитов. Но почему врагами вдруг стали мы, я не мог понять.
У нас были две самодельные котомки, побольше - для меня, поменьше -
для брата. Сверху пришиты белые тряпочки и по ним химическим карандашом -
наши имена, фамилии, даты рождения. Родители каждый день напоминали, чтобы
ни в коем случае не забыли. Я их вижу, как сейчас, - скукоженные на двух
больших стульях у двери...
В день смерти Сталина весь день по радио играли траурную музыку,
детей на улицу не пускали. Мы с братом легли рано, утром я проснулся. Горел
свет, родители сидели за обеденным столом и больше молчали. помню, мама
тихо сказала: "Теперь хуже будет, некому теперь жаловаться". До смерти
помню эту предутреннюю тишину..."
Устав писать, Петр позвонил матери, терпеливо ожидая, когда она
возьмет трубку.
- Как себя чувствуешь? - И выслушав обычный ответ, попросил: -
Напомни, за что вас с папой хотели арестовать в пятьдесят третьем?
- Зачем вдруг, это так давно было, - удивилась она.
- Да, хочу записать, вдруг пригодится.
- Все очень просто. Я тогда была деканом на химическом факультете, и у
нас работал некто Костылев, плохо работал, приходил к студентам пьяный,
благо спирт всегда под рукой. Я его несколько раз предупреждала, а когда
надоело - уволила. А на свободное место взяла Якова Михайловича Кедрина.
Очень талантливый ученый, ему потом дали ленинскую премию. Его оформили
быстро - фронтовик, вся грудь в орденах. Он сразу после победы
демобилизовался, где-то в Германии. Там была такая неразбериха - ему по
ошибке в паспорте написали "русский", а он на самом деле еврей. Очень
веселый, он часто шутил, что времени нет снова стать евреем. Ты его любил -
он опыты с фейерверками детям показывал. И совсем не был похож на еврея.
А Костылев всем этим воспользовался, - написал заявление в партком
и МГБ, что я скрываю сионистов и сама - космополитка. Я всерьез не приняла,
была уверена, что никто не поверит. Когда на партком вызвали, шла и про
себя улыбалась: дескать, надо же, какая чушь. Так с улыбкой и выслушала
решение об исключении из партии.
Потом папу вызвали и потребовали, чтобы немедленно развелся. Он-де
коммунист, участник гражданской войны и должен понимать.
Только тогда я поняла, что всех нас ждет. На коленях его умоляла,
чтобы послушался, - тогда всех вас не тронут. Но он даже слышать об этом не
хотел - видно, не мог через себя переступить. Хотя понимал, что иначе
нельзя, но не мог. Вот так мы и жили почти год со сложенными вещами.
Они посмотрели другу на друга и рассмеялись, вспомнив про молодого
сотрудника, которому дали отработать письмо читателя про перебои с
автобусами. Ничего не добившись, тот понурый пришел к Чернову. Рубашкин
случайно оказался рядом, и оба уже в хорошем настроении.