"Ганс Гейнц Эверс. Египетская невеста" - читать интересную книгу автора

присутствующие - человек пять-шесть - были тоже в черном. Один из них был
еще меньше ростом и еще старше, чем юбиляр, другие могли иметь лет
сорок-пятьдесят.
- Ваши родственники? - спросил я господина Лауренца.
- Нет. Вот только тот - одноглазый - мой сын. Остальные - мои служащие.
Итак, это были его служащие! Таким образом, мое предположение, что
господин Лауренц был звездою сцены, оказалось неверным. Но в таком случае
откуда же он получил все эти великолепные венки? Я прочел посвящения на
шелковых лентах. На одной - черно-бело-красной - ленте было напечатано:
"нашему храброму начальнику. Верные гренадеры крепости С.-Себастьян" Стало
быть, он был гарнизонный командир! На другой ленте я прочел: "Избиратели в
рейхстаг от христианского центрального комитета". Значит, он играл роль в
политике! "Величайшему Лоэнгрину всех времен..." Итак, он все-таки был оперный
певец! "Незабвенному коллеге. Берлинский клуб печати." К тому же еще и
человек пера?... "светочу немеукой науки, украшению немецкого гражданства.
Союз сободомыслящих." Поистине, выдающийся человек этот господин лауренц!
Мне сделалось стыдно, что я никогда не слыхал о нем. Красная, как кровь,
лента имела надпись: "певцу свободы - люди труда". На другой - зеленой -
можно было прочесть: "Моему дорогому другу и соратнику. Штеккер, придворный
проповедник".
Что это был за редкий человек, который знал и умел все и пользовался
одинаковым почетом во всех сферах и областях? Посреди стены висела огромная
лента с тремя вескими словами: "Величайшему сыну Германии..."
- Извините меня, господин Лауренц, - скромно начал я, - я глубоко
несчастлив, что до сих пор ничего не слыхал о вас. Могу я предложить вам
вопрос?
- Конечно! - промолвил весело лауренц.
- Какой, собственно, юбилей празднуете вы сегодня в таком
восхитительно-тесном семейном кругу?
- Стотысячный! - ответил Лауренц.
- Стотысячный? Спросил я.
- Стотысячный! - повторил Лауренц и плюнул мне на сапог.
- Стотысячный!... - задумчиво произнес одноглазый сын. - Стотысячный!...
- Стотысячный!... - повторила госпожа Лауренц. - Могу я налить вам еще
стакан вина?
- Стотысячный! - сказал Лауренц еще раз. - Не правда ли, хорошенькое
число?
- Очень хорошенькое! - сказал я.
- В самом деле, это очень хорошенькое число! - сказал Фриц беккерс. Он
встал и поднял свой стакан. - Сто тысяч. Исключительно прекрасное число. Сто
тысяч. Вы подумайте только.
- Чудесное число! - произнес тот гость, который был еще меньше и старше
господина Лауренца. - Совершенно чудесное число. Сто тысяч.
- Я вижу, вы понимаете меня. Господа, - продолжал Фриц Беккерс, - и
поэтому я считаю лишним распространяться по данному поводу. Я ограничусь
только одним словом: сто тысяч. А вам, милый юбиляр, я желаю еще сто тысяч!
- Еще сто тысяч! - воскликнули жена господина Лауренца. И его сын, и
его служащие, и все чокнулись с юбиляром.
Меня озарило: Лауренц накопил первые сто марок или талеров и поэтому
угощал вином.