"Лариса Евгеньева. Эра Милосердия (Повесть) " - читать интересную книгу автора

а Эра с тетей Соней остались. Впрочем, квартира вовсе не стала выглядеть
опустевшей: казалось, в ней поселились еще минимум трое.
Эрин отец называл тетю Соню мамой: дело в том, что она вырастила
троих своих племянников. Так уж сложилась жизнь, что она осталась
одинокой, однако вот уж кто не производил впечатления одинокого человека!
Дел у тетушки было по горло. Какие-то общественные поручения, заседания,
комиссии... Теперь же тетя Соня приехала не в гости, а как бы на
постоянное жительство - до тех пор, пока Эрины родители не вернутся домой.
И поскольку тетя Соня осталась один на один с Эрой, весь ворох тетиного
опыта, сентенций и сведений опрокинулся на Эру.
А вечером наступал черед Души. С большой буквы.
- Пошепчемся по душам, - предлагала тетя Соня, присаживаясь на край
Эриной постели. Или: - Мне кажется, миленькая, у тебя какой-то груз на
душе?
Почему-то Эрин отец никогда не рассказывал о тетином пристрастии к
разговорам по душам. Да и были ли они тогда, эти разговоры?


Пожелав Эре спокойной ночи, тетя Соня поцеловала ее в лоб и
мечтательно проговорила:
- Прекрасный возраст. Завидую тебе. С каким удовольствием я вернулась
бы в это благословенное время... Кстати, а как тебя дразнят? Если,
конечно, это не секрет.
- Меня? - Эра помолчала. - Никак.
- Так уж и никак? - тонко улыбнулась тетя Соня. - Да ты не стесняйся!
Меня, к примеру, дразнили Шмоня.
- Шмоня?!
- Ну да. Соня-Шмоня. Очень просто. А тебя?
- Я же сказала - никак.
- Нет, ты, если не хочешь, можешь не говорить... Но почему и не
сказать, не посмеяться вместе? Ну, к примеру, если кто-то тебя окликает?
Или зовет? Эй... - Тетя ободряюще помахала рукой.
- Эй, Эра, - сказала Эра и, зевнув, отвернулась к стене, давая
понять, что разговор окончен. Почему-то она стеснялась признаться, как ее
называют. Хотя, конечно, ничего стыдного в этом не было.


Эра Милосердия - вот как ее называли. Или Милосердная Эра. Или
просто: "Эй, Милосердная!" Теперь она даже не смогла бы ответить, когда ее
стали так называть, настолько она сжилась со своей кличкой. И кто. Может,
когда в класс к ним пришла новенькая? Люба Полынова. Она все время
застенчиво улыбалась, краснела и отводила взгляд, точно просила прощения
за то, что она существует на свете. Она терялась чуть ли не до смерти,
если кто-нибудь к ней обращался - неважно кто, ребята или учителя, - на
щеках у нее вспыхивал неровный румянец, а глаза наливались слезами. Эра в
жизни не встречала таких застенчивых. Разговорить Полынову было
практически невозможно - она послушно кивала, почти не слушая, и, краснея
до ушей, смотрела в пол. Хуже всего - ее самочувствие каким-то образом
передавалось другим. Она мучилась, и с ней мучились. Через несколько дней
она осталась за партой одна, и, несмотря на все старания классной, место