"Лариса Евгеньева. Олимпийская Надежда " - читать интересную книгу автора

- Дуры набитые! - сказала Надежда и пошла домой.


За столом сидела одна из Никитишен, со спины не разобрать - мамаша
или дочь. Мамашино отчество было Никитишна, и муж ей попался Никита, так
что дочка тоже была Никитишна. Мать работала в обувном, дочка - в
"галантерея - трикотаж", и все самые модные вещи, которые они доставали,
Никитишны брали на двоих и ходили будто близнецы. Надежда обошла Никитишну
и увидела, что это мамаша.
- Никому не верь - никто не выдаст, - шлепнув по столу ладонью,
сказала Никитишна.
- Небось опять ревизию наслали? - подмигнула ей Надежда. - Суши,
значит, сухари!
- Напозволялась она у тебя, Наталья! - вскочив, возмущенно сказала
Никитишна и затопала в прихожую.
- И правда, напозволялась, - сказала Наша и попыталась шлепнуть
Надежду. - Всех соседей распугаешь.
- Распугаешь их! А к кому они побегут давление мерить?! "Ой,
Наташенька, чтой-то у меня в ушах звякает! Ай, Наташенька, чегой-то у меня
в животике бурчит!" Развели тут поликлинику. Очень ты, Наша, добрая, вот
что.
- Хватит нам на семью одной злюки, - улыбаясь, сказала Наша.
- Ладно, замяли. Это что у тебя, курицей пахнет?
Обсасывая куриное крылышко, Надежда следила за Нашей, которая, сидя у
окна, пришивала метку к полотенцу. Ей нравилась Наша - вся какая-то
мягкая, спокойная, добрая. Конечно, странно говорить о матери "нравилась"
и воспринимать ее не как одно с собой целое, а в отдельности от себя.
Действительно, может нравиться, а может и не нравиться. Или сначала
нравиться, а потом разонравиться.
Надежде Петух и Наша пока не разонравились. В общем, можно сказать,
что с родителями ей повезло. И даже то, что она называла их "Наша" и
"Петух" вместо "мама - папа", - даже это отличало ее ото всех, от занудных
"этих". А разве кто-нибудь мог рассказать, как он познакомился со своим
родным отцом?! А вот она могла.
Отец Надежды был геологом и часто уезжал в экспедиции. И хотя он
видел Надежду, когда она родилась, бывал дома и в Надеждин год, и в
полтора, и в два - тогда он для нее не существовал. Тогда не существовала
и сама Надежда. Первое ее воспоминание, первое самосознание - ей три,
поздняя осень, и в комнату вваливается кто-то с рюкзаком и авоськами, в
красном вязаном колпачке, бросается к ней, тормошит, тискает и тычется
ледяным носом в щеку. Надежда отбивается и шипит, как разъяренный котенок
(Петух потом передразнивал, и это было ужасно смешно), а незнакомец, сбив
колпачок набок, скосив глаза и с комической важностью затряся головой,
сказал: "Да я же Петух! Ты что, не узнала?" - "Петух", - повторила
Надежда, и ей сразу понравился этот Петух. Впрочем, Петух возник ведь не
на пустом месте: Надеждиного отца звали Петя, Петр. А маму - Наташей.
"Наша" появилась приблизительно в одно время с "Петухом": Надежда не
выговаривала длинное имя - и средний слог выпал сам собой.
Если судить по именам, то главной в семье была Надежда. Собственно
говоря, так оно и было. Во всяком случае, так считала сама Надежда. Наша и