"Евгений Евтушенко. Мама и нейтронная бомба " - читать интересную книгу автора

на пустырях о консервные банки,
и слушая хриплую скороговорку
Вадима Синявского с берегов
весьма туманного Альбиона,
где Бобров прорывался
к воротам "Челси",
я переписывал эти треклятые рапортички
и добросовестно увеличивал вклады
Блантера,
Соловьева-Седого,
Фатьянова,
Цезаря Солодаря,
а после фамилии Дунаевский,
так часто встречавшейся,
что темнело
в глазах от усталости,
ставил "И. Дун.".
Из-за этого
у меня навсегда испортился почерк.
Но когда попадалась фамилия
Шостакович,
я почему-то старался ее выводить
покрупней.
Иногда,
почти засыпая
от переписывания чужих фамилий,
где-нибудь
между "Матрешкин" и "Трешкин"
я ставил свое
никому не известное имя
и смотрел на него с непонятным чувством,
а спохватившись,
зачеркивал...

К маме приходили гости -
елочные деды-морозы,
из красных шуб доставая
черноголовую водку,
и пожилые снегурочки,
одна из которых была
второй пли третьей женой
полузабытого имажиниста,
чье имя Вадим Шершеневич
я не встречал в рапортичках.
Женщина-каучук,
уставшая быть змеей,
превращалась в домашнего котенка
и свернувшись калачиком в кресле,
вязала моей сестренке пинетки.
А Змей Горыныч, по прозвищу Миля,