"Александр Александрович Фадеев. Последний из удэге (Роман)" - читать интересную книгу автора

которой вился его русый кудрявый, как у Кузьмы Крючкова, чуб.
- Вы, никак, с Сучана? - спросил он, подходя уже шагом, сильно
запыхавшись. - А в Ивановке, случаем, не были?
- Были и в Ивановке, - дружелюбно сказал Мартемьянов.
- И обратно тудою пойдете?
- Нет, это уж навряд...
- Э, вот незадача... - огорчился партизан, прикусив чистый аржаной ус,
резко выделявшийся на его кирпичном лице.
- А что тебе?
- Да я, видишь, сам ивановский, да вот перехожу к Гладкому в отряд, а
завтра нам выступать, и гостинца ребятам передать не с кем, - он кивнул на
сверточек, который держал в руках. - У меня там двое: мальчик и девочка, да
еще третьего жду... Думал, может, передадите, да, видно, не с руки...
- Ваша фамилия Шпак, - вдруг утвердительно сказал Сережа, глядя в упор
на его чистые соломенные усы.
- А ты отколь знаешь? - поразился партизан.
- По лицу узнал, - обрадованно пояснил Сережа, хотя и не смог бы на
этом моложавом обветренном лице, осмысленного выражения которого не портил
даже бутафорский чуб, указать хотя бы одну определенную черту, сходную с
чертами Боярина. - Отец ваш провожал нас до самого перевала.
- А до Ольги, видать, поленился? - улыбнулся партизан. - Как они там
без меня?
- Его на съезд выбрали, - быстро сказал Сережа, чувствуя к этому
партизану особенную симпатию за то, что он сын Боярина и что у него такие
чудесные светлые усы.
- Да что ты говоришь? - изумился партизан. - А я думал - его не
сдвинешь ноне никак...
- Вас, кажись, двое сыновей-то? - спросил Мартемьянов. - Ты младший,
что ли?
- Ну, нет. Младший в Беневской, в тыловой охране... Какой я младший! Уж
я чего только в жизни не превзошел! - наивно добавил партизан.
- Темный у тебя отец, - вдруг строго сказал Мартемьянов, - совсем,
совсем темный.
- А с чего бы ему светлому быть?
- Учить надо...
- Научишь его! Ему в одно ухо кажи, а в другое выходит... Да и какая
там наука в лесу, - серьезно сказал партизан, - только пни ворочать... Дед
наш, батькин отец, даже помешался на этом деле: до самой смерти все на печи
сидел да пальцем печь ковырял, будто землю. А раз не доглядели, так он из
избы вышел да всю как есть завалину лопатой изрыл, - избу хотел
выморочить...
- А к Гладкому ты зачем? - перебил его Мартемьянов, не
заинтересовавшись его рассказом.
- Боевой командир - это одно. И опять же воевать я привык, а тут, в
Ольге, видать, не скоро что будет... Так, значит, не с руки? Ну, прощайте
тогда...
И, пожав руки Сереже и Мартемьянову и запахнув шинель, он заковылял
обратно.