"Юлий Файбышенко. Осада (про милицию)" - читать интересную книгу автора

державших коней за повод, и перед ними - темные тела на земле. Конники
разом обнажили головы.
"Со своими прощаются", - понял Клешков. Склад охраняли сякинские
ребята. "Видно, перебили их", - думал он, подходя к стоящему отдельно
лабазу. Вокруг лежали тлевшие головешки. На двери был сбит замок. Он
откинул засов, открыл дверь. Внутри - хоть шаром покати.
По жестам метавшегося в свете пламени Бубнича было видно, как он
объединяет людей на борьбу за лабазы. Склады он, видно, считал
потерянными.
"Чего я тут торчу! - с унылой злобой подумал Клешков. - Ну и выбрал
мне Степан местечко".
Между тем у лабаза начинала собираться толпа. Он подошел, увидел
повернутые в его сторону недобрые лица, приказал:
- А ну, двадцать шагов назад! - И, когда толпа зароптала, вынул
наган: - Ат-ставить разговорчики!
Он шел на толпу, и она отступила. Подскакал Иншаков:
- Ты охрана, Клешков?
- Я, товарищ начальник.
- Не подпускать никого без приказу!
- Есть!
- Гляди, если что будет! Единственное, что не сгорело, стерегешь!
Клешков хотел было сообщить грозному своему начальнику, что тут
потому и не сгорело, что нечему было гореть, но Иншаков уже несся к
складам.
Среди толпящихся перед складом людей он вдруг увидел приземистую
знакомую фигуру в картузе, которая мелькала то в одной стороне, то в
другой. Клешков сразу насторожился. Степан здесь, поблизости, значит, он
поставил его сюда недаром. Горящие склады бомбардировали толпу головнями.
Одна упала прямо под ноги Клешкову, и тот сапогом загнал ее в рыжие от
близкого пламени лопухи. Толпа впереди страшно заволновалась, он огляделся
и охнул. Приземистая фигурка в кожушке и картузе, держа тлеющую головню,
заворачивала за угол лабаза. Сцепив зубы от злости, он кинулся к ней,
завернул за угол и увидел перед распахнутой дверью лабаза Степана.
- Саня, - приказал тот, - я сейчас этот лабаз поджигаю. Он пустой,
хлеба там нет. Но об этом никто не знает. Твое дело ждать, что из этого
выйдет, и не рыпаться. Главное, что бы ни было, молчи.
А между тем люди одолевали огонь. В движениях тех, кто тушил, уже
чувствовался единый ритм. Ведра точно переходили из рук в руки и
выплескивались на крышу, из рукавов хлестали струи, смельчаки с крюками
уже сновали по стропилам, спасая крышу, раскидывая в сторону горящие
обломки.
Толпа перед Клешковым вдруг снова загомонила.
- Комиссары, - гудел огромный бородач, известный в городе дьякон
Дормидонт, - они доведут! Один амбаришко с хлебушком приберегли - и тот
загорелся.
Клешков оглянулся. Лабаз, порученный его наблюдению, пылал. И тут же
перед Клешковым заплясал конь Иншакова.
- Прошляпил, раззява? - Иншаков замахнулся плетью, Клешков отскочил.
- Под трибунал! - кричал, наезжая на него конем, Иншаков. - Под трибунал у
меня пойдешь за это! Не укараулил!