"Филип Хосе Фармер. И в торгашестве присутствует оттенок благородства" - читать интересную книгу автора

ярко-красные искусственные перья.
Вздувается колоколом достигающая колен прозрачно-шелковая юбка. Она
не скрывает пояс с резинками и полосатые желто-темно-зеленые трусики,
белые бедра, одноцветно-черные чулки с зелеными стрелками в виде
музыкальных нот. На ногах ярко-синие туфли на высоких каблуках бирюзового
цвета.
Бенедиктина одета так для выступления на Фестивале народного
творчества; недостает только шляпки, в которой она будет петь. Несмотря на
все, она много раз высказывала, среди прочих претензий, обвинение в адрес
Чиба, что тот вынудил ее оставить сцену, из-за чего она упустила свой шанс
добиться громкой славы.
С нею пять девушек, им всем от шестнадцати до двадцати одного, они
пьют по (сокращенное название попводяры).
- Бенни, надо бы поговорить наедине, - говорит Чиб.
- Зачем? - У нее прелестное контральто с гадкими интонациями -
следствие дурного настроения.
- Ты пригласила меня сюда, чтобы разыграть сцену на публике? -
спрашивает Чиб.
- Боже праведный, все сцены для публики и созданы! - кричит она
пронзительно. - Послушайте его! Он хочет поговорить со мной наедине!
Он вдруг понимает, что она боится оказаться наедине с ним. Более
того, она вообще не выносит одиночества. Теперь он знает, почему она
всегда настаивала, чтобы дверь спальни оставалась открытой и пусть подруга
Бела будет поблизости. В пределах слышимости. И видимости.
- Ты говорил, что только поласкаешь меня пальцем! - кричит она. И
показывает на свой слегка округлившийся живот. - У меня будет ребенок!
Грязная сладкоречивая скотина!
- Зачем ты врешь? - говорит Чиб. - В тот момент ты говорила, что тебе
нравится, ты любила меня.
- Любила! Он говорит о любви! Откуда, к черту, я могу помнить, что я
там говорила, ты так меня завел! И ведь я не говорила, чтобы ты засовывал
его в меня! Я не могла такого сказать, не могла! И вообще, что ты со мной
сделал! Так сделал, что я целую неделю едва ноги переставляла, скотина!
Боже мой!
Чиб вспотел. За исключением бетховенской "Пасторали", льющейся из
фидео, в комнате царит тишина. Его друзья ухмыляются. Гобринус,
отвернувшись, пьет виски. Мадам Трисмегиста тасует карты и портит воздух,
испуская из себя адскую смесь пива и лука. Подруги Бенедиктины
разглядывают свои длинные, как у китайского мандарина, ярко наманикюренные
ногти или едят глазами Чиба. Они разделяют ее негодование и обиды, и она
отвечает им тем же.
- Я не могу глотать эти таблетки! Меня выворачивает после них, и
дергается глаз, и месячные начинаются не вовремя. И ты знаешь об этом! Я
не выношу, что в матке у меня что-то постороннее! И вообще, ты наврал мне!
Ты говорил, что принял таблетку!
Чиб видит, что она противоречит сама себе, но нет смысла отыскивать
какую-то логику. Она в неистовстве, потому что беременна; ей не хочется
всех тех неудобств, связанных с абортом, и она жаждет отомстить ему.
Но каким образом, - ломает голову Чиб, - как же она смогла
забеременеть в _т_у_ ночь? Ни одна женщина, даже самая плодовитая, не