"Филип Хосе Фармер. Несколько миль" - читать интересную книгу автора

Это очень серьезное прегрешение, а если и не прегрешение, то,
по крайней мере, качество, достойное осуждения и...

--Братец Джон!---остановил его братец Фрэнсис.---Не
соблаговолите ли вы помолчать, дабы я мог сообщить, что привело
меня сюда? Как вы знаете, отнюдь не для того, чтобы
удовлетворить свое любопытство.

--Прошу прошения,---сказал братец Джон.---Я весь внимание.

--Епископ изъявил желание увидеть вас. Немедленно,--торопливо
выложил братец Фрэнсис, словно опасаясь, что братец Джон
прервет его, пока он переводит дыхание между словами.

Повернувшись, братец Джон бросил траченные кроликами морковки в
одну тележку, а хорошие---в другую. После чего направился к
главному зданию---длинному низкому строению темно-коричневого
цвета, сложенному из блоков прессованной земли. Его крутая
крыша была взнесена над стенами на тонких шестах, а пустое
пространство между кромкой крыши и стенами затягивала решетка
темного металла. На входе дверей не было, ибо традиция ордена
предписывала никогда не запирать дверь, тем более что здесь, в
изолированном пространстве города, не приходилось опасаться
перепадов погоды. Крыша лишь обеспечивала избавление от
взглядов тех, кто пролетал над зданием.

Войдя в главное здание, братец Джон, даже не омыв грязные руки
и лицо, направился прямиком в кабинет отца настоятеля. Когда
тот призывает к себе, никто не должен медлить.

У помещений в здании были двери, но они не запирались.
Поскольку дверь отца настоятеля была прикрыта, братец Джон
постучал.

--Входите!---послышался голос, и братец Джон оказался в
просторной треугольной комнате, где уже бывал не раз с того
дня, как стал послушником.

Он стоял в основании треугольника, а отец настоятель восседал
за обширным столом полупрозрачного материала, располагавшегося
в вершине его. Столешница была завалена грудами кассет; здесь
же стояли стенограф и видеотелефон. Тем не менее отец
настоятель отнюдь не терялся среди этой груды предметов, ибо
обладал весьма внушительным ростом.

Он был широколиц, с длинными волосами ржавого цвета и пышной
бородой той же раскраски, носить которую в "гостинице"
позволялось ему и только ему, и попыхивал толстой гаванской
сигарой.