"Раян Фарукшин. Цикл произведений "Родина" " - читать интересную книгу автора

болячками лица, продемонстрировал новый черный дипломат. Мы, затаив дыхание,
ждали чуда. Сапог, с величественным видом древнеримского аристократа,
торжественно открыл дипломат и развернул зевом к нам. А там - типичное
солдатское счастье: пол-литра сорокоградусной - "Столичная" и пять бутылок
другого превосходного спиртного, раньше отечественного, а теперь
забугорного, импортного, а значит, более желанного - "Бальзам Рижский".
Бальзам этот - спиртное для эстетов: бутылочки шикарные, глиняные,
вылепленные в виде вытянутой груши, по 0,375 литра. Пробочки красивые,
элегантные, оригинальные - под цвет и дизайн сосуда, а этикеточки
кругленькие, ровненькие, приклеенные на самое дно, и поэтому не нарушающие
естественной цветовой гаммы спиртного контейнера.
Бальзам, посоветовавшись, оставили до лучших времен, до завтра. А
водку, растянув, чтобы хватило на три тоста, выпили. После "третьего",
распитого по традиции молча и стоя, всем взгрустнулось. Каждый вспомнил,
кого он потерял за первые дни нескончаемой, до самого ссудного дня, войны.
Сделали молчаливый перекур. Потом голодными дворовыми псами накинулись
на еду. Кушали вкусно и сытно. Наелись. По телу разлился долгожданный
плотский балдеж, аж вспотели. Настроение улучшилось до веселого. Травили
анекдоты, житейские басни, да небылицы из армейской повседневки "до войны".
Несмотря на обилие первоклассной закуски, я опьянел. Не пил давно
спиртного, и не расслаблялся давно, а тут разом - и то, и другое, вот и
опьянел. Сидел, слушал рассказы двух "С" - Соседа и Сапога, и тихо
посмеивался в кулак над их очередной сказкой.
Чем дольше сидели, тем байки становились жизненней и безрадостней. В
итоге, дошли до ручки, стали обсуждать войну и политику нашего государства
"в целом, в рамках мирового сообщества". Загнались конкретно. Грузанулись по
полной. Сошлись на том, что "политика - дело грязное и правительство -
алчные сволочи; Ельцин - тупой маразматик, а Грачев - его прихвостень; но
Россия - страна Великая, и воевать за нее будем до последнего".
- Вот у меня, дядя воевал в Афгане. И что он имеет? Если не считать
двух ранений и контузии, то ничего. Ровно десять лет назад пришел он из
армии. Ему - тридцать. Ни квартиры, ни машины, ни хрена у него нет. А ведь
обещали помочь. Да и помощь-то нужна мизерная, в основном - моральная. Ну и
в санаторий какой съездить не помещало бы. Для восстановления организма. У
него ведь, если дождь идет, или снег, или град, ну, при перемене погодных
условий, болит все, ноет внутри. Кричит по ночам, на помощь зовет.
Нормальный он мужик, люблю я его. Когда трезвый - нормальный. А как выпьет,
продыху нет. Никто не против алкоголя, в умеренных дозах даже, говорят,
полезно. А он, по любому поводу водку жрет. День ВДВ - он пьян, день
автомобилиста - он пьян, день инженера подзаборных наук - он все равно,
пьян. Жена раз пять от него уходила, да возвращается, не хочет, чтоб сын без
отца рос. Молодец-женщина, терпит. То, что дядька пьет как скотина, я не
одобряю. Он же мужик, десантник. Мужик должен держать себя в руках. При
любых обстоятельствах. А он... Душа у него болит. Лечить его надо. Лечить.
Показать, что он - нужен, что он - нужный нам человек. Лицом к нему
повернуться, добрым словом помочь.
- Ходить, просить надо. Никто не придет, не скажет: "На, хлопец, съезди
на море, подлечись!", в карман путевку не положит. Сам, наверно, помощи не
просит.
- Да ходил он и в военкомат, и в администрацию местную, и в больницу.