"Константин Федин. Анна Тимофевна (Повесть)" - читать интересную книгу автора

дывает в водянистые глазки каменнолицей женщины и просит:
- Вы только, пожалуйста, родная, посмотрите за ней. А то ее прошлый
раз целых два дня не умывали. Пожалуйста! И белье меняйте по средам, а
по воскресеньям - я уж сама. И кашку варите у себя, покруче. Очень уж
жидкая кашка, совсем вода...
И потом, лежа на дырявом диване, чтобы услышать лишнее слово от сопя-
щей глыбы, покрытой пахучей периной, повторяет Анна Тимофевна, ласково
пришепетывая:
- А на подкладку я вам в будущую субботу, непременно. У меня есть.
И немного подождав:
- Только вы уж Оленьку, пожалуйста...
Сквозь сон что-то лепечет в ответ хлиплый чухонский голосок.
А на утро, с молочным рассветом, по запорошенным дорожкам, глубокой
снежной котловиной пробирается Анна Тимофевна к третьему корпусу.
У входа в двадцатую палату, в коридоре, ей всегда жутко. Здесь ходят
люди в полосатых халатах, которые свисают с плеч, как с вешалок. Здесь
всегда сидит на крашеной чугунной батарейке высоколобый старикашка. Жел-
той, как мед, рукою сеет в воздухе крестики - осеняет чуром невидимых
супостатов. И всегда - вот уж вторую зиму - кланяется старикашке Анна
Тимофевна низко, как привратнику, а он, испуганно подобрав на батарейку
ноги, сжавшись в комочек, осыпает ее спину градом крестиков.
В окна двадцатой палаты глядит молочное небо, густо свисая через ого-
ленный костяк осинника, расклеивая свет по голым беленым стенам палаты.
И вот, напрягая все силы, чтобы пронизать глазами топкую муть рассве-
та и увидеть у крайнего окна матрац, постланный на полу, мимо привинчен-
ных к половицам низких коек, между нескончаемых рядов их, в дальний
угол, к крайнему, последнему матрацу, - там, на полу - скорее, скорее,
бегом, через всю палату - домчаться, упасть, охватить, прижать к груди,
к лицу, к животу теплое, тучное, мягкое тело и дать волю стиснутому зу-
бами стону:
- О-лень-ка-а!
И услышать в ответ:
- Ум-м-ум-а.
И спросить жарко, тормоша неповоротливое, как тюфяк, тело:
- Узнала, узнала?
- Ум-умм-ма-а.
И обмануть себя, обмануть еще, еще раз легко и радостно:
- Узнала, узнала, деточка!
Потом кормить ее, подбирая кашу, деревянной круглой ложкой, с подбо-
родка, с груди - как в давнем детстве Оленьки, на чердаке многооконного
дома.
Мыть шершавую, острую голову, залеплять пластырем царапины и ранки,
целовать обложенную жирными обручами шею и слушать, слушать целый день,
до сумерек, не подымаясь с пола, ее голос, голос Оленьки.
- У-у-мм-а...
И плакать тихо, в сумерки, перед уходом.
На заснеженных бахчах горбатыми скелетами стоят чигири, чернея поз-
вонками своих ковшей. Вправо и влево от шоссейного полотна катятся под-
синенные сумерками снега, ныряет в них рыжий молодняк перелесков, скалят
гнилые зубья растасканные изгороди огородов.