"Константин Федин. Тишина (Советский рассказ двадцатых годов)" - читать интересную книгу автора

Шаги его замедлялись, он стягивал потуже пояс, начинал дергаться,
словно вго давила шуба, озираться и вздыхать. Меж деревьев в легкую порошу
был вкраплен путаный след, и Александр Антоныч пригибался, заглядывал под
навись, сходил с дороги и подолгу рассматривал заячьи петли.
Вдруг впереди него сорвался с березы и гулко забил крыльями черныш. Он
остановился, вскинул голову, его руки дрогнули, он послушал, как
всколыхнулся, загудел и стих лес, потом внезапно переломил хворостинку об
колено, бросил обломки в сторону и повернул назад.
Придя в Архамоны, он зашел в избу Осипа, разделся, сел за стол и на
вопрос хозяина, далеко ли ходил, жестко сказал:
- В лес ходил, прогуляться...
Когда повечеряли, Александр Антоныч попросил:
- Дай мне, Осип, меру картошки взаймы.
- Взаймы? Взаймы я тебе, Антоныч, не дам.
- Куплю ведь, расплачусь.
- Кабы ты у меня так попросил, я бы тебе, может, и две отсыпал. А
взаймы для тебя нету...
Провожал за ворота Александра Антоныча сам хозяин и был бессловесен и
строг. А когда Александр Антоныч растопил у себя печку и, обмотав одеялом
ноги, уставился на огонь, в комнату вошла Осипова дочка Таня и звонко,
непривычно для этих стен, для старого усадебного хлама, письмовников и
альбомов, оттяпала:
- Вам тятенька велел завтра поутру за картошкой приттить. До свиданьица.
И ушла...
По веснам происходили частые переделы, и мужики галдели на сходах,
снаряжали ходоков в уезд и привозили землемеров.
Но озимь на холмах горела ярко, как до переделов, как всепа, и поднятый
пар было по-прежнему густо-коричнев, точно созрела греча. Александр
Антоныч вырастал на полголовы, и в походке его появлялось что-то мужичье -
упругое и качкое. Он отыскивал в мусоре облезлую палку со стертым
наконечником и шел на яровое. Взгляд его со старческой остротой вымерял
череду полос, цеплялся за припадавших к бороздам коней, и веки чутко
вздрагивали от холодного, дувшего с поднятой земли ветра. Он стоял на
холме, один, высокий, худой, обтянутый черной поддевкой, тяжело попирая
взмет сапогами и палкой. Далеко в поле он узнавал Осипа, Тита, Максима,
Осипову Таню, Лукерью - ладных архамонских мужиков и баб.
Потом он медленно шел к пашне, останавливался по очереди у каждого
поля, поджидая, пока плуг подойдет к дороге, и перекидываясь тогда
двумя-тремя словами с пахарем.
По утрам, просыпаясь и прислушиваясь к тишине, Александр Антоныч знал,
что нынче зацветает ярица, или наливается рожь, или колосится усатый
ячмень. Он ходил по деревне, от двора к двору, заглядывая в окна и ворота,
и, если никто не звал его в избу, шел к лесу. По пути, в полях, встречал
он то, что ожидал встретить, вставая с постели: цвела и шелестела белесая
ярица, иль наливалась и бухла рожь, или голубели низкие, тонкие льны.
За лесом пастух Агап водил стадо. Александр Антоныч не спеша разыскивал
Агапа, спрашивал:
- Что слышно?
- А ни волосня, - отвечал Агап, - на-ка, поешь.
У Агапа испитое, в бороздниках и узелках лицо, путаные с проседью кудри