"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

- Я - в Хвалынск.
- Чего же вы вступились?
- Из сочувствия. Я скоро месяц из плена, а все не доберусь до дому. Не
сладко греть своими боками полы на вокзалах.
Он подал документ, в штемпелях и закорючках. Товарищ повертел бумагу,
изучая иероглифы, скучно вернул ее, оборотился к Пастухову:
- Так что же вы хотите?
- Отправьте меня, к чертовой бабушке, с эшелоном, - отчаянно махнул
рукой Пастухов, чувствуя, что наступил момент требовать. - Я сам-третей с
семьей. Да старуха, воспитательница сына. Пихните нас куда-нибудь в тамбур.
- Попробуем, - усмехнулся товарищ.
Он аккуратно спрятал кисет и брошюрку в бездонный карман галифе и
качнул головой на дверь.
Пастухов вышел за ним на платформу.
Из степи сильно дуло, надо было держать шляпу. Нагнувшись, Пастухов
шагал, отставая от бойко перебиравшего ногами товарища и глядя на его
странные штаны, пузырившиеся от ветра. Видно, он был добрый малый, этот
немногоречивый человек, раз его табачок запросто раскуривали подчиненные.
Пастухов думал, что хорошо бы походя рассказать товарищу что-нибудь
веселенькое, - нет ничего вернее смеха, когда надо расположить к себе
начальство, - но удивительно притупились в дороге мысли, и было даже
неловко, что читателю брошюрок, повстречавшему, наверно, в кои-то веки,
живого да еще петербургского литератора, так и не услышать от него ни
одного занятного слова.
Далеко на запасном пути стоял поезд, вперемежку из товарных вагонов и
платформ с пулеметами и обозом. Часовые подремывали на зарядных ящиках,
дневальные выметали вагоны с конями, и жирно, свежо пахло навозом.
Сказав, чтобы Пастухов подождал, товарищ взобрался в закопченный
вагон-микст.
Пастухов глядел в поле. Лежало оно без конца, без края кое-где в
зеленях, кое-где в черных взметах спокойных, ровных борозд, а больше -
диким простором сонной степи, еще не очнувшейся после стужи. Ветер гнал с
востока полынную горечь запревшего на солнце прошлогоднего былья да холодок
сырых далеких оврагов. С бульканьем забирался в поднебесье и потом глухим
камнем низвергал себя восхищенный жаворонок. Неподвижность покоилась в
небе, неподвижность - на земле. Только черная погнившая скирда шевелилась,
нет-нет посылая по ветру вырванный клок соломы.
Медленно со дна памяти всплыли стихи поэта, которого Пастухов считал
последним русским гением девятнадцатого века, и со вздохом он выговорил
вслух, упирая взор в еле видимый горизонт:

Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о Русь!..

Он обернулся на голоса. В распахнутой двери товарного вагона пели
красноармейцы. Одни стояли обнявшись, другие свесили босые ноги наружу и
толкали ими в спину товарища, который, присев на шпалу, чистил песком
котелок.
"Това-ри-щи его трудов", - заводили низкие голоса и набирали силы,
раскачивались, переливались со ступени на ступень, пока серебряный голосок