"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

история, а некая всеединая человеческая история.
- Печальная история, - снова грустно сказала Ася.
- Понять происходящее, - рассуждал Пастухов, - мне мешает особенность
моего склада. Не то чтобы ум короток. А впечатлительность излишне велика.
Это - трагедия. Трагедия художника. А я, должен вам сказать, художник.
Чтобы быть художником, надо обладать острейшей впечатлительностью, иначе не
увидишь мира. Но чем острее впечатлительность, тем больше страданий, потому
что художник видит горе мира всего в каком-нибудь единичном явлении и не в
силах отвратить от этого явления свой взор. Не вообще горе мира, как
понятие, - вы понимаете меня? - а в живом человеке, который страдает. Ну,
вот я вижу вас, - понимаете? Не вообще человека, а вас, вот в этом вашем
побеге, о котором вы рассказали, вот в этой вашей гимнастерочке с
нарукавной тряпкой пленного, в которую вы зашили темляк. И вы мне заслонили
все, весь мир, то есть в данный момент, - понимаете? - в данный момент я
ничего не вижу, кроме вас. Вы для меня - мир. И я не могу уже рассуждать
понятиями, не могу говорить вообще, не могу ответить вам, что будет вообще.
Пожалуй, только могу сказать - что будет с вами. Вам будет плохо, мне
кажется - вам будет очень плохо.
Дибич немного отшатнулся, закрыл лицо, и было видно, как дрожала его
рука, стукаясь локтем о колено.
- Ну, Саша! Что ты за ужасная пифия! - вспыхнула Ася. - Не верьте,
пожалуйста, ему, я вас прошу. Он никогда не умел предсказывать...
Было похоже, что Дибич заплачет: он подергивался, почти содрогался, и
все хотел отнять руку от лица, и все не мог. Наконец она у него будто
отвалилась сама собой и повисла, вместе с другой, между колен. И, опять
покрывшийся испариной и серый, он скороговоркой вытолкнул извиняющимся
голосом:
- Еще кусочек хлебушка не дадите?.. Мне словно худо... после чаю...
Прошла секунда окаменения. Потом Пастухов схватил хлеб, откромсал,
раскрошив, косой ломоть и протянул его, почти всунул в руки Дибичу.
- И непременно еще глотните этой ведьмачки, нате, непременно! -
засмущался и заторопился он, наливая из фляжки.
Ася смотрела в землю, кровь обдала ее щеки, и тонкие виски, и лоб, и
она сделалась еще больше цветущей и прекрасной.
Дибич начал по-своему быстро-быстро жевать, и было в его алчности
что-то животно-обнаженное, точно он вдруг встал, волосатый, передо всеми
нагишом.
Ольга Адамовна, испугавшись, скорее загородила собой Алешу.


4

Повременив, пока рассосется толпа, Пастуховы перетаскали вещи на
вокзальную площадь. Александр Владимирович скинул пальто, утерся, поглядел
брезгливо на грязные ладони, захохотал какой-то своей мысли, поздравил
жену:
- С приездом... черт побери! Вот я и на родине.
Виднелись кирпичные облезлые казармы, длинной прямой улицей, посереди
дороги, люди гуськом тащили мешки, пулями вспархивали с мостовой
бессмертные воробьи, вывески на заколоченных лавках все еще кичились