"А.Г.Федоров. Оракул Петербургский (Кника 2, Мистика и реальность) " - читать интересную книгу автора

сердца или писал стихи и прозу именно по ночам; бывало, что и выгибал
спину, фыркал, шипел, выпускал когти и выделял мускус. А по началу,
устремляясь в ночь на верном коне-велосипеде, мигающем в кромешной тьме
петербургских дачных предместий огоньком несовершенной карбидной лампы, он
отыскивал свою любимую. Та томилась в ожидании романтического героя у стен
огромного пустого дома - дядиной крепости. Но там рыскали носители тайн
запретной гомосексуальной страсти, и приход новых страстей в заколоченный
дом был непривычным. Та несуразная страсть - рок, семейная проказа -
обошла стороной БВП и, естественно, его первую подругу. Но она кривила
лапы столпов российской интеллигенции, знати, таща ее тело, словно таксино
брюхо по грязи греха. Продираясь сквозь метки проказы и на теле
собственной семьи, БВП ограждал от заразы свою первую любовь. Он
секретничал, конспирировался, называл свою тайну "Тамариными Садами".
Юноша очень спешил насытиться всеми радостями до предела и захлебнулся, но
не любовью, а тем дерьмом, которое обычно плавает по поверхности
индустриализированного потока: "Как страшно было уловить тот изгиб, ту
захлебывающуюся торопливость, - все то, что было моим в тенистых тайниках
Тамариных Садов, - а потом мною же утрачено".
Первая богиня БВП, ищущего (как и все в этом возрасте) любовных
приключений, тоже заметно смахивала на таксу - и посадкой головы и
короткой шеей, чуть жирноватым телом, крепким черным волосом
(жесткошерстная такса) и чертами миловидной мордашки. Она любила, даже в
страшную стужу, выставлять голую шею, которую довольно часто окольцовывала
бархатным ошейничком. Но, самое главное, она, как истая циветта, была
смелой (правильнее - бесстрашной, отчаянной) во грехе, готовой к упорной
охоте на впечатления, соблазны, услады.
Подобное тянется к подобному! БВП, снедаемый воспоминаниями, позже, в
Кембридже (11.6.20) выпустит в безмерное пространство ностальгический
вздох: "С собакою седой, которая когда-то, смеясь по-своему, глядела мне в
глаза, ты выйдешь в вечеру, и месяц, как слеза, прольется на цветы
последнего заката". Финал стихотворения будет тоже обращен к собаке, а не
только к той даме, которая в годы бурного строительства коммунизма в
отдельно взятой стране осчастливит замужеством комиссара: "И улыбнешься ты
загадочно, и сядешь на мшистую скамью в лесу на склоне дня, и светлой
веткою черемухи погладишь собаку старую, забывшую меня".
Были потом и другие, правда, немногочисленные увлечения, осилив
которые писатель-поэт успокоится и еще глубже уйдет в семейную нору,
прочно и окончательно ляжет на грунт. От тех сексуальных вольностей тоже
останется след в творчестве, но рисунок и окрас его, скорее всего, не
будет радовать осчастливленных дам. Да и время настанет для зрелости, а
значит реабилитации перед единственно верной - супругой, помощницей,
другом. Тогда и будет брошен камень в дальний огород молодости, отослана
черная метка: Скажи мне, сколько рук мяло мякость, которой обросла так
щедро твоя твердая, горькая, маленькая душа". Такой звонкой монетой
заплатит БВП всем своим прошлым проходящим любовным приключениям.
Можно пойти дальше, расковаться до безобразия, а потому заявить:
маленькие нимфетки, весть о существовании которых прогремит на весь мир
благодаря таланту БВП, тоже были следствием зрительных реминисценций. Имя
Лолита станет синонимом порочной страсти. Но то будет уже следствие
фантазии взрослого поэта, ищущего возможности наконец-то выкарабкаться из