"А.Г.Федоров. Оракул Петербургский (Кника 2, Мистика и реальность) " - читать интересную книгу автора

норы. Той профессионально-литературной ниши, куда увлекла его охотничья
страсть отчаянной таксы: уже было необходимо выбираться на свет - под
солнце материального благополучия. Пора! Иначе подохнешь!
Еще в детстве таксы демонстрировали малышу сексуальный экстаз, на
который способны низкорослые существа, наделенные вполне приличным
фаллосом (родовыми путями). Не было в том большой эстетики. Но наибольшее
отвращение у БВП, безусловно, порочные люди. Им он отвесил свою хлесткую
пощечину в зрелой прозе: "Я окружен какими-то убогими призраками, а не
людьми. Меня они терзают, как могут терзать только бессмысленные видения,
дурные сны, отбросы бреда, шваль кошмаров - и все то, что сходит у нас за
жизнь".
Видимо, последовательно и неотвратимо, разочаровываясь в людях,
играющих роль шавок, или шавок, исполняющих роли людей, БВП подвигнулся к
кошкам. Первый домашний кот появился у БВП в зрелые годы, когда все
литературные победы были награждены громом маршей, гимнов, оваций и
материальным благополучием. Кота звали "Бандит". В имени том не
чувствуется должного уважения к меньшому брату. Но примечателен сам факт
нового варианта симбиоза человека и животного, наделенного гиперболой
свободомыслия и самоуважения. Если угодно, это уже факт искреннего
перехода от бытовой гордыни в качество высшего порядка. БВП стал
осознавать миссию рупора, даруемого Богом писателю. Отсюда один шаг до
овладения скромностью, деловитостью посвященного и назначенного в Оракулы.
БВП оставил на вооружении лишь то творческое высокомерие, которым
вынужден был награждать героев своих непростых произведений. В стихах,
пожалуй, он был еще откровеннее, и тогда такса выпирала из него всеми
четырьмя кривыми и короткими ножками, а кот мурлыкал свои бандитские
песни. Вдумаемся: "Живи. Не жалуйся, не числи ни лет минувших, ни планет,
и стройные сольются мысли в ответ единый: смерти нет". Эка куда хватил -
смерти нет! Спросил бы лучше у Бога и тогда получил бы ответ: "И познаете
истину, и истина сделает вас свободными" (От Иоанна 8: 32).
Однако, не был путь поэта прямым, ибо забыл он все то, чему учили его
в маленькой домашней церкви на Почтамтской, в Санкт-Петербурге, в
Тенишевском училище, в Кембридже. Все же по крови, по биологии он был не
русским, не отечественным, не православным. Он, как экзотическая такса,
вышел из английского или немецкого клуба, прогастролировав слегка среди
богатых особняков на Большой Морской, да в плаксивых рощицах Петербургской
губернии, безупречно усвоил латынь, английский, немецкий, французский,
русский языки, но мало что впитал от чувства Родины. Оговоримся сразу: в
этих словах нет критики или, того хуже, обвинения. Просто необходимо
правильно расставить акценты: скорее БВП жалел о потери своего золотого
века, благополучного мира, в котором ему повезло родиться. Но он никогда
не шел на защиту его, жертвуя жизнью, как делали это другие, его
родственники. Он, скорее, удовлетворял свое эгоистическое любопытство к
жизни.
Не было в его поэтических исповедях рева сердца, плоти, а был лишь
эстетический надрыв рафинированного поэта. Трудно сказать, что мудрее:
жертва или уход от жертвы. Видимо, каждому уготована особая миссия: кто-то
должен скакать с шашкой на огненную плеть пулеметной очереди, а кто-то
писать стихи. БВП остался отстраненным от кондовости страны, в которой
родился и вырос, от непроходящего, бестолкового горя. Но оно успело